Иные скажут, что вот, дескать, начал со свежего летнего утречка, а закончил двумя гробами. Но не так ли в жизни: сначала – утро, а потом - …

А все же верю я, что все у них там сложилось, что им хорошо вместе. Они ж ведь так любят друг друга.

Проклятье

(Мистика.)

xxx

1380 год от Рождества Христова. Русь, ослабленная усобицами и набегами татар, решилась все же подняться против ненавистного ига. После долгих сборов князь Дмитрий Иоаннович смог выжать для этого сражения около 150 тысяч человек, между тем как татарские полки имели существенный численный перевес. Мамай склонил на свою сторону князя литовского – Ягайло; рязанский князь Олег, не без оснований опасаясь за свои земли, также предложил Мамаю свою помощь. По счастью, литовские и татарские полки не успели соединиться, так как московская рать встретилась с татарами немного раньше – у реки Дон, за которым за десять верст простиралось обширное кочковатое поле, в народе прозванное – Куликово.

Мамай со своим войском уже стоял за Доном в ожидании Ягайло. В русском стане возник спор: переходить ли реку? В конце концов, было решено сделать переправу, дабы защитить спины от литовского и рязанского князей. Ночью русская рать перешла на другой берег Дона. По преданию, Дмитрий приказал сжечь наведенную переправу, дабы не дать князьям-предателям перейти реку, а также – лишить возможности отступать за Дон и самому.

xxx

…Вавила оглянулся. Плотная живая масса неумолимо двигалась от спасительного Дона. В черное небо вздымались высокие столбы пламени, и ветер доносил едкий дым горящего дерева. Искры, кружась огненным снегом, остывали, седым пеплом сыпались на людей. А те шли – молча, почти не переговариваясь. Слышался натужный всхрап лошадей, гулкий топот многих ног да бряцание оружия. Тяжелое дыхание соседей, казалось, сперло свежий воздух сентябрьской ночи, и Вавила с жадностью вдыхал морозное небо, обжигая легкие откуда-то изнутри.

«Эх, а что-то с кузней сделается, - подумал, - ведь растащат лиходеи, присмотреть-то некому. Вон, хоть и Федька… Давно к наковальне прилаживался. А на кой она ему?..»

Задумавшись, Вавила не заметил большого камня прямо перед собой и споткнулся. Чуть не растянулся, но сосед слева успел ухватить за рубаху:

- Уснул, што ль?!

Но, впрочем, теснота была такая, что ему и не дали бы упасть. «Не в час добрый», - подумал и скосился на свой тяжелый меч у правого бедра. Сам ковал – с гордостью понимал Вавила. Хоть и был кузнец только раз в битве, да зато понял еще раньше: оружие – первое дело для ратного человека. И не понимал, отчего иные идут порой – просто с кольями. Много меч же его выпустил душ черных из тел окаянных. Тяжел он был, да и рука у Вавылы – не на перышке, на молоте тяжелом наработанная.

Кольчугу вот только не успел починить, старенькая она висела на нем. Давно собирался сработать новую, да недосуг за работой-то было, и денег тоже… Зато вот сапоги – те знатные были. Не пожалел а них денег Вавила. Сносу им не было: уж лет десять носятся; поистрепались, конечно, но еще крепки по-прежнему.

Под войлочной шапкой голова давно вспотела, и Вавила стащил ее, заткнул за пояс. Дышать сразу сделалось будто бы и легче; и думаться тоже:

«Не пережить мне на сей раз сечи, не остаться мне живу. Сказывали, у татар войско против нашего втрое сильнее. Осподи, защити и сохрани…»

За тяжелыми мыслями не заметил он, как войско остановилось, и с ходу наткнулся на впереди идущего. Тот покачнулся, но удержался, оглянулся и помог кузнецу подняться: на сей раз Вавила все-таки упал.

- Чего, Вавилка, опять уснул?! – осклабился сосед, и по ближним рядам пронесся густой рокот смеха, но тут же затих. – Спи, дружок, - здесь покуда остановимся, а завтра – Бог даст – и в обратный путь.

xxx

Ночная электричка въехала в Москву, и уже через полчаса Игорь подходил к нестройному ряду автомобилей со светящимися шашечками на крышах.

Сидя на заднем сиденье мчавшегося по освещенным улицам города такси, Игорь ощупал нижний карманчик своей кожанки. Отснятый фотоматериал уже завтра должен быть в редакции. Боже, как ему надоела эта пляска по командировкам! Сегодня – в Воронеже, завтра – тут, в Москве, послезавтра – в Рязани, потом – еще там где-то… Когда же отпуск-то наступит?.. Неужели нет никого, кто мог бы на эти объекты съездить, кроме него? Витька от безделья в DOOM режется на своем компьютере, Наташка тоже от избытка работы не извелась еще. Да сколько можно, в конце-то концов?! Ведь уже неделю не ночевал дома как следует. Деньги – деньгами, а и передохнуть не мешало бы.

- Приехали, - круглолицый шофер указательным пальцем постучал по счетчику. Игорь заплатил и вылез из машины. Поднял голову, отыскал глазами свой четвертый этаж. Света нет. Юлька, должно быть, уже спит.

Он поднялся на лифте, почти автоматически действуя от усталости, открыл дверь своим ключом, вошел в квартиру. Жену будить не хотелось, и он, не включая свет, на ощупь повесил в прихожей плащ, поспешил в ванную.

Скорей под душ и – спать!

xxx

Талант Дмитрия-полководца проявился и в Куликовском сражении. В ночь перед битвой он распорядился выделить из основной рати засадный полк и поместить его слева от Непрядвы, в Зеленой Дубраве. Главным над засадным полком стал князь Владимир Андреевич.

Один лишь Господь знает, что думали и о чем переживали русские мужики в ночь перед этой грандиозной битвой…

xxx

«Надо, - решил Вавила, - один шут пропадать. И так уж два раза за сегодня спотыкался – дурной знак».

Он поднялся в полный рост и огляделся. Ратники – их, казалось, было цельное поле – уже успокоились; кто сидел в оцепенелом раздумье, положив голову на колени, кто лежал (и нельзя было понять, спит ли человек или просто так лежит), кто проверял оружие или надевал чистую нательную рубаху – последние приготовления перед боем… Иные переговаривались о чем-то…

Кузнец тихо, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, прокрался через группки людей, пока не оказался почти у самой реки. Полная луна ярко освещала окрестности, и Вавила без труда отыскал стоявшую чуть поодаль, на пологом берегу, одинокую кривую сосну. Он лихорадочно стал вспоминать слова заклинания. Показалось, что вспомнил и, после некоторого колебания, сорвал с себя нательный крест. Отбросил его через левое плечо в траву и сплюнул в ту сторону троекратно. Суровая нить, оборвавшись, до крови обожгла шею, но кузнецу было не до того. Не видел он и того, что невдалеке притаился его односельчанин, не из какой-либо выгоды подглядывал тот, но – из простого любопытства: что могло понадобиться кузнецу в стороне ото всех на берегу реки? Теперь вот еще и крест сорвал с себя…

Вавилу била мелкая ледяная дрожь, когда он начал шептать слова заклинания. Он прислонился к сосне и почувствовал спиной, как шершавая кора ее, будто живая, поползла вверх. Кузнец почти в беспамятстве пробормотал последние слова и отошел от дерева. Что-то холодное пронеслось в и без того ледяном воздухе, обожгло босые ноги (сапоги сбросил после креста) и неприятно зашевелилось в бороде. Вавила поднял глаза и почувствовал слабость в животе: в темном небе, почти у самой луны, четко, будто из тумана, виднелась голова старика – почти лысого, с жиденькой бороденкой, водянистыми глазами, и звезды просвечивали сквозь него.

В голову ударила мысль: «Што тебе надоть?» Кузнец понял, что это старик спросил, и, вне себя от ужаса, прошевелил липкими губами почти без голоса:

- Жить хочу…

- Будешь жив, - пообещал старик, - хотя и должон ты завтре помереть от стрелы.

Вавила внезапно увидел себя перед чьей-то огромной грудью в яркой накидке, увидел справа и слева такие же накидки, услышал ясно рев боя, почувствовал запах крови, пота… Что-то со страшной силой вбилось ему в голову, все закружилось, перед глазами возникли чьи-то ноги, они вдавливали его в настил из окровавленных трупов…

Все вдруг опять пропало, и он увидел себя стоящим у одинокой сосны. Поднял голову – небо было чистым. Кузнец в оцепенении постоял некоторое время и внезапно ощутил дикий страх; не помня себя, бросился он через колючие кусты, через скользкие кочки, спотыкался и падал, подвернул ногу, но боли не чувствовал, только мчался напролом к стану своих, к людям. И не слышал он того страшного вопля, который испустил хватающийся за прибрежные камни Ванька – его односельчанин – его что-то неумолимо и быстро утягивало в ледяную воду.

xxx

Игорь всегда завидовал людям, работавшим «сутки через трое»: спать можно хоть до обеда, хоть до вечера; а тут – каждый день в шесть утра подниматься нужно, умываться, одеваться, курить, завтракать и в половине восьмого при любых погодных обстоятельствах – тащить себя к метро, чтоб через час изматывающего с самого утра нервы и душу в тесных толкучках и толчках путешествия в душных вагонах – стоять у дверей издательства, а еще через пятнадцать минут выслушивать пустую утреннюю болтовню Витьки, а потом целый день наблюдать его импульсивные бесцельные телодвижения у «компа», загруженного очередной «мочилкой». Но сегодня Игорь мог немного «оттянуться»: начальство разрешило остаться дома до обеда, в виду прошедшей затянувшейся командировки. Сквозь некрепкий утренний сон он слышал, как вскипятила себе чайник Юля, как она собрала свои рисунки и потом хлопнула дверью – ушла. На полчаса Игорь опять провалился в ленивое забытье, потом снова полупроснулся и даже приоткрыл один глаз.

В окно било яркое августовское солнце и спать почему-то вдруг сразу расхотелось. Он сладко растянулся на широкой кровати, громко зевнул во весь рот и, вскочив, сразу же попал в ледяные обьятья открытой форточки.

- Ого-го! – вскрикнул и бросился на кухню, где на плите стоял еще теплый чайник.

- Помои нам ни к чему, - вслух проговорил сам себе и вновь зажег горелку.

Пока кипел чай, он успел на балконе выкурить сигарету и умыться. Зубы почистить решил после завтрака.

Налив полную чашку крепкого чая, Игорь прихватил со стола несколько сухарей и круг колбасы из холодильника и направился к телевизору. Обложившись кругом себя чаем, сухарями и колбасой, не без удовольствия отметил, что до отпуска осталось всего четыре дня (воскресенье не в счет), и включил телевизор.

«НТВ» «крутило» давно надоевших «Зубастиков», по первому каналу – сериал из Бразилии… Ага! Опять пропитая морда Женьки на «Культуре» маячит. Так, по «РТР» - концерт каких-то народных певцов…

Прошарив таким манером все каналы, Игорь остановился-таки на «НТВ», тем более что «Зубастики» подходили ко всем уже известному концу, и, наконец, принялся за чай.

…Через час он решал одну немаловажную проблему: поехать в редакцию (хоть и разрешили явиться после двух, а все же показать рвение к работе будет нелишним) или навестить жену в институте.

«Нет, - решил, - в институт не поеду; опять там девки хихикать будут. Лучше уж в редакцию. Заодно и пленку там отпечатаю».

xxx

Задыхаясь, примчался Вавила на ослабевших ногах в стан и без сил повалился на траву. Только теперь заметил, что сапоги свои оставил на берегу. Но возвращаться обратно – ни за что не согласился бы.

- Штой-то ты такой загнанный? – поинтересовался сосед, протирая травой свой топор. Вавила ничего не ответил, только уткнулся бородой в землю. Сердце отчаянно билось и желало выскочить наружу – то ли от быстрого бега, то ли от страха. Босые пятки все еще чувствовали ледяное прикосновение беса, а в глазах неотступно стояла его белая прозрачная морда.

- Осподи, што же я натворил-то? – простонал он и хотел было по привычке пощупать крест на груди, но не было его, креста. Возвращаться – нет уж. Ни в жизнь не пошел бы он сейчас на то место, не только за сапогами, а и за крестом – не пошел бы.

Вдруг кузнец опять увидел совсем рядом засаленные яркие одежды, узкоглазые лица и жидкие желтые бороды. Оглянулся, но не было за спиной знакомых кольчуг и щитов. Отовсюду на него пялились желтобородые козлиные морды - татары. Они кровожадно чмокали что-то на своем языке и смеялись. Вавила хотел бежать, да ноги – будто в кисель опустили, а в руках – такая немощь, что не только не поднять их стало, а и пошевелить нельзя. Вавила закрыл глаза, но почему-то продолжал все видеть, он хотел закричать, но горло издало лишь какие-то шипения. Внезапно ряды татар расступились, пропустили какого-то богато одетого татарина. Он медленно подошел к кузнецу, голова его была опущена, и из-под мохнатой шапки лица не было видно. Татарин был совсем рядом, когда Вавила понял: это – никакой не татарин, а тот самый старик! И действительно: подошедший поднял голову (он!) и, пристально посмотрев на кузнеца бельмами глаз, пробубнил, как из колодца:

- А за живот свой, Вавилка, отдашь мне каждого свого первенца от каждой ветки роду твово.

Кузнец дико завопил, бросился бежать и, боявшись оглянуться, неистово заколотил ногами по земле.

- Э-э, совсем забесился, - услышал над головой и открыл глаза, - вставай, утреть начинает.

Вавила сел на мокрую от росы траву и огляделся. Ночь уже прошла, на востоке занималась белая полоска света. Мышиного цвета небо утратило свои звезды, или это туман, густо стоявший над полем, застлал их… В стане было оживленно: доносился топот и гогот лошадей, звон железа, крики воинов. Кузнец враз вспомнил все, натянул кольчугу, войлочную шапку, пожалел, что потерял сапоги, и побежал в нестройную толпу уже стоявших ратников.

По толпе прокатилось: «Димитрий… Димитрий… едет…» Вавила силился изо всех сил увидеть князя и даже встал на цыпочки, но, кроме людских голов да ощетинившихся в небо копий, не увидел ничего. Внезапно на пригорочке, почти рядом, показалась темная фигура человека на коне. За ним – еще несколько таких же. Дмитрий неторопливо остановил коня, встал в полный рост в стременах, и в полной тишине послышался тихий звон его доспехов. Князь помолчал, оглядел притихшие ряды своих воинов, потом негромко прокашлялся и начал густым басом:

- Братья… мои милые!..

Он хотел еще что-то сказать, но не выдержал, опустился в седло, будто обессилев, и войско услышало громкий, полный страдания и слез, всхлип…

xxx

Игорь пришел с работы поздно. Пришлось заехать к Ромке Наумову, чтобы на компьютере отредактировать завтрашнюю статью, а потом стали по сети отправлять ее на редакционную машину, тут Ромка сказал, будто «сервер сдох»… В общем, повозились. «Электроника» показывала пятнадцать минут одиннадцатого, когда Игорь вошел в квартиру. Юля еще не спала.

- Опять у Ромки сидел? – поинтересовалась она.

- Ага. До отпуска надо все дела закончить, а то не дадут как следует отдохнуть, - и пошел в ванную.

Теплый душ немного расслабил и, сидя за кухонным столом, Игорь чувствовал легкую дремоту, кружившую его по комнате… Кое-как покончив с ужином, он сам вымыл тарелку и направился в спальню. Жена уже лежала под легкой простыней, слабо освещаемая лунным светом из-за неплотных штор. Он лег рядом, потянулся и обнял ее за талию. Та поняла этот жест по-своему и медленно перевернулась лицом к нему. Поцеловала в небритый подбородок.

Игорь почувствовал, как она все плотнее и плотнее прижимается к нему, хотел пробормотать что-нибудь про работу, на которой он устал… но вспомнил, что в последний раз это у них было две недели назад; отыскал ее губы, открыл их своим языком и понял, что спать уже не хочет. Почти.

Они ласкали друг друга, постепенно добираясь до самых укромных мест. Игорь потянул ночную рубашку жены вверх и отбросил на ковер. В лунном свете, сквозь едва прикрытые веки, он видел прекрасное тело Юли. Под его пальцами заметно твердели ее соски и наливалась кровью грудь. Он запустил руку в ее трусики и потянул вниз. Юля легко выскользнула из этого кусочка материи и обвилась вокруг Игоря, целуя его в нос, шею, уши…

xxx

Куликовское побоище началось в шестом часу дня, когда русские полки достигли поля. Здесь оба неприятеля и увидели друг друга. По обычаю того времени, начать сражение должны были два богатыря – от каждой стороны. От татар вышел могучий Челубей, из русского стана – инок Пересвет из Троицкого монастыря, посланный вместе с другим монахом – Ослябей – игуменом Сергием. По преданию, богатыри сшиблись и оба упали замертво. Впрочем, некоторые исследователи считают, что никакого поединка не было; подвергают сомнению даже участие Александра Пересвета и Осляби в Куликовском сражении.

xxx

Войско - остановилось. Вавила вдруг, незаметно для себя, оказался в самых передних рядах. Туман заметно поредел, и теперь кузнец ясно увидел татар. Черная масса из беспрестанно находилась в движении, будто это - живая смесь гадов и червей в навозной жиже. Они подошли еще ближе, и теперь можно было различить даже некоторые лица – обветренные, желтые, с узкими щелочками вместо глаз, обросшие длинными, но редкими бородами.

Кузнец, в который раз, ощутил неприятную слабость в коленях. Захотелось убежать отсюда – подальше. Сразу вспомнилась и родная деревня, и кузня, и жена с новорожденным сыном… Хотелось что-то вспомнить, чтоб не забыть уж теперь никогда… Но что?!.. Мысли спотыкались друг о друга, исчезали, а потом – накидывались с бешеной силой, не продуманные до конца, непонятые.

Татар было очень много. Ряды их уходили за горизонт с одного края и почти упирались в край земли - с другого. Конные и пешие, они представлялись одной лавиной, готовой внезапно сорваться, заживо втоптать в землю, снести, перемолоть, превратить в месиво и – прокатиться дальше…

Сосед справа мелко перекрестился, Вавила только сплюнул с досады, что не может по-Божески помолиться перед смертью. «Без креста так и сдохну, как собака», - подумал и до боли сжал рукоять меча.

Нет, совсем не так было перед первым его сражением. Не такие силы сходились. Да и стоял он, Вавила, в самых задних рядах. Оно спокойнее как-то было…

Равномерный гул сотен тысяч голосов давил на уши, лязг многочисленного оружия сливался в грохот. Земля гудела под ногами людей и лошадей, передавая свою дрожь ратникам. «Чего стоим-то?» - подумал Вавила и повернулся всем телом в разные стороны. Он был зажат со всех сторон так, что едва-едва мог приподнять руку с мечом.

- Убились… Обои убилися… - пронеслось повсюду. Раздался резкий визг боевого рожка, ряды дрогнули и пошли. Тотчас же со стороны татар донесся свист, пронзительные крики, а затем гул тысяч стрел пронизал воздух, обрушился на голову русских. Кузнец едва успел поднять щит и еле удержал его: сразу несколько очень сильных толчков ударили в руку, отдались в плечо. Рядом валились те, кто не успел или не смог укрыться от тяжелых стрел – с пробитыми головами, спинами, руками, животами… Одному стрела пробила плечо, достала, видно, до сердца, и несчастный рухнул, едва успев охнуть, - прямо под ноги Вавиле.

Татары тоже двинулись навстречу. Вот уже менее десяти саженей осталось… Вот уже!.. Вавила сжал во вспотевшей ладони рукоять меча и вздрогнул: татары с воем и визгом понеслись – прямо на него! Русские выставили копья, и многие сразу попадали с проломленными туловищами, но остальные поперли дальше. Вавила видел, как сшиблись передние ряды, как отчаянно заработали, загрохотали клинки и топоры; небо наполнил рев наступающих, гортанные крики и хрипы раненых, лязг метала, дикое ржание лошадей, топчущих своих и чужих, стук подрубаемых копий и треск проломленных щитов… Первого своего татарина кузнец сшиб с ног ударом кулака (не успел из-за тесноты освободить меч) и прямо голой пяткой раздавил ему шею. Кровь противной теплотой обволокла босую ногу, ударила до самых колен. Другого посадили на бердыш еще раньше, чем Вавила успел до него дотянуться.

Страх куда-то пропал. Не было вообще никаких мыслей, только звериное желание осталось – давить, рвать, драть в клочья эти мерзкие рожи! Оглохнув от резни, он не слышал собственного страшного крика; кто-то упал с одной стороны, с другой, сзади упали, повалились окровавленные тела спереди… Вавила ничего не различал больше, ничего, кроме прущих на него коричневых козлобородых зверей. С восторгом всадил он почти по самую рукоять лезвие меча в меховую шапку татарина, и тот с удивительной легкостью лег – костью развалился на две кривые части, каждая из которых судорожно забилась, хватая мертвыми руками ноги воинов.

Кривая сабля просвистела мимо, кузнец отрубил руку, держащую ее, а уж на него навалились сразу двое; одного проткнул насквозь, выдернул руку и скользящим ударом отвел удар палицы; у второго разрубил надвое голову, будто из чаши, через край поползла масса из мозгов и кровищи. В грудь что-то шибануло, прекрепко. Вавила увидел торчащий из груди обрубок стрелы – спасла кольчуга. Он выдернул стрелу и краем глаза уж заприметил конного татарина, топчущего ратников; подрубил ноги лошади, схватил татарина за поножь, стащил с седла и так грохнул супостата о выставленные копья, что те выставились далеко вверх из мертвого тела.

Сзади послышался истошный визг, прямо под ухом. Кузнец оглянулся. За спиной татарин выдавил глаза русскому, а тот, выхватив засапожный нож, пытался ударить врага в живот. Почти одновременно оба были растоптаны наехавшим жеребцом. Кузнец почувствовал, что ноге сделалось как-то тепло и мягко, посмотрел вниз и увидел, что стоит прямо в проломе чьей-то груди, из которой кусками дыбились обломки костей. Выдернул ногу и тут же увидел против себя козлиную харю, изъеденную оспинами. Скорее погрузил пальцы в рот козлобородому и радостно ощутил, как из десен того выломались зубы, рванул вбок. Харя разорвалась от рта до уха, через разрыв хлынуло теплое и красное, вывалился длинный отросток – язык. Вавила ухватился за него и опять рванул. Безумные глаза татарина закатились, один глаз вывалился наружу; а кузнец уж не обращал внимания на него – два татарина насели на одного русского и одновременно вонзили тому в грудь мечи. Вавила отхватил одному башку, другому – тоже. В припадке смерти. Бросились они в разные стороны, страшно тычась в дерущихся своими окровавленными культями шей. Вавила прорубил еще чей-то живот.

«Посрать не мог перед смертью», - подумал, глядя на смердящую массу, выползавшую из кишок татарина, и чуть не был раздавлен копытами гигантского жеребца, на котором восседал русский ратник.

- Послабей, дружок! – взревел кузнец и едва успел уклониться от сабли. Удар вскользь пришелся по лицу, левая стороны запылала и мгновенно заплыла, за шиворот и на грудь, под рубаху, полилось теплое.

- Да штоб вас всех! – Вавила проколол в бешенстве еще какое-то горло, поскользнулся на мертвеце, но удержался.

xxx

В русском войске были отряды совсем молодых, еще не бывавших в бою, воинов. Они-то и дрогнули под жестоким натиском татар. Те гнали их до самого черного великокняжеского знамени, у которого в доспехах князя бился воевода Бренк. Он был убит, что внесло смуту в ряды русских. К тому же, ослабевшее крыло русского войска стало отходить и пропускать в тыл врагов. Началась паника. Русские дрогнули и… побежали.

Мамай со своего холма торжествовал: победа!

xxx

Битва была жаркой и жестокой. Конные топтали пеших – своих и чужих, ломалось оружие, и тогда ратники терзали друг друга руками. Инок Ослябя схватился со здоровенным татарином в кольчуге на голое тело, оба, потеряв оружие, повалились на землю и сразу были втоптаны в толстый пласт трупов. Там оба и задохнулись. Люди погибали от удушья в спертом окровавленном, напитанном потом и металлом, воздухе, смрадом человеческих внутренностей. Рубились – каждый за себя. Рвали, кололи, рубили и резали – свой своего и чужой чужого. Пускали в ход зубы, ногти, ножи; грызли друг другу носы, пальцы, глаза… Из последних сил старались удержаться на ногах, иные же не могли упасть, даже погибнув – теснота дерущихся была страшная.

Вавила вдруг как-то сразу приметил, что лес, вначале бывший далеко сзади, теперь заметно приблизился и почти поравнялся с ними. Значит, нехристи теснят их! Теснят! И кузнец, несмотря на то, что от усталости уж онемели руки, что кровь залила половину лица, принялся с удвоенной силой и яростью рубить вокруг себя. Часто махал впустую, чтобы только никто не мог подступиться близко, но татары перли и перли – прямо на лезвие. С изрубленным лицом, залитый кровью, со всклоченной бородой, в лохмотьях вместо одежды, с безумными глазами – кузнец был страшен и звероподобен. Один вид его вселил бы ужас в кого угодно, но – не теперь, когда вокруг все были такими – окровавленными, озверевшими и уставшими. Люди не видели ничего вокруг, кроме мяса, крови и своего оружия.

Внезапно по полю пронесся пронзительный вой и визг. Кузнец присел от страха, а после почувствовал, что стало как-то свободнее, и оглянулся. Русские, как один, все побежали – прочь. Прочь – к спасительной Непрядве. Некоторые уж достигли реки и прямо в кольчугах бросались в ледяную осеннюю воду. Железо тянуло ко дну, но люди все прыгали и прыгали в мутное от ила и людей месиво.

Некоторые еще сопротивлялись татарам, но уже не так яростно. Один за другим, падали русские воины, а над бойней навис торжествующий визг, прославляющий Магомета.

xxx

Князь серпуховский Владимир Андреевич давно порывался ударить по татарам свежими силами, но воевода Боброк всякий раз удерживал его. Когда битва переместилась к реке, пройдя мимо засадного полка, татары оказались спиной к русскому войску. Они были уже порядком утомлены, и, когда с криком «Да поможет нам благодать Святого Духа!» свежие засадные силы ударили им в тыл, были не просто ошеломлены, а просто раздавлены. Мамай от неожиданности даже не догадался ввести в бой свой резерв и спешно бежал, поддавшись панике.

Спустя много веков после битвы, многие исследователи, проводя параллель между битвой на Куликовском поле и сражением при Бородино, рассуждают на тему: что было бы, пусти в ход оба полководца свои резервы или гвардейцев. Мнения разделились, как это всегда и бывает; но, например, сказанное по этому поводу Львом Толстым – нам известно, и вряд ли кто-то станет решительно оспаривать его слова.

Впрочем, как бы там ни было, победа русских в сентябре 1380 – го года была – грандиозна!

xxx

Вавила отбросил меч и вместе со всеми побежал к реке. Он боялся оглянуться, чувствуя, как за спиной несется тяжелый рев и топот – татарские полки следовали неотступно и рубили отставших, обессиленных людей. Кузнец чувствовал, как уже не слушаются ослабевшие ноги, но каким-то чудом продолжал бежать. Поле было очень неровное, все в кочках, в частых рытвинах, с провалами, не раз Вавила едва не падал, но необъяснимая сила не давала упасть, удерживала у самой земли. Он перепрыгнул одну рытвину, другую, но потом попал на скользкую траву босой ногой и растянулся во весь рост, ударившись головой о твердую землю.

- Убили! – страшно прошептал он и провалился в черноту.

xxx

Холодный мартовский дождь насквозь промочил синтепоновую куртку еще утром, и теперь, когда днем прихватило морозцем, она покрылась коростой льда. Норковая шапка тоже легко похрустывала при прикосновении к ней. Когда Игорь постучал в окно родильного отделения, где лежала Юля, за грязным стеклом показалось полное лицо белокрашеной женщины.

- Юлька, к тебе! – услышал он приглушенный голос, и почти тут же за окном появилась Юля.

- Привет! – весело крикнула она и помахала ладонью.

Игорь кивнул ей.

- Как дела?

- Нормально! – Юля все время улыбалась и часто, сама не зная, чему, негромко смеялась.

- Что врачи говорили?!

- Да ничего, пока – говорят – полежишь. Ну а мне, наверное, недолго здесь осталось. Чувствую, что скоро – уже.

- Слушай, - Игорь зачем-то поводил пальцем по стеклу и отколупнул прилипший комочек грязи, - я завтра не смогу зайти: работа опять. Ты ничего?

- Да нет, все хорошо! Мне тут не скучно.

- Я вижу…

- Ну вот. Только есть все время хочется, а врачи говорят, что сейчас мне много нельзя. Приду – натрескаю-юсь!..

- Да, передачки не принимают…

Они поговорили еще минут двадцать. Потом Игорь почувствовал, что больше не может стоять – ветер и мороз пробирали до костей.

- Ладно, Юль, я пошел, а то замерз очень. Я послезавтра тогда приду, ты только не скучай.

- Не буду! – пообещала она и, засмеявшись, чмокнула оконное стекло.

Игорь улыбнулся, помахал ей онемевшими пальцами и, быстро развернувшись, пошел по талому снегу, стараясь побыстрее оказаться за обшарпанной стеной из красного кирпича, куда ветер бил не с такой яростью.

xxx

…Когда Вавила открыл глаза, то первое, что увидел и почувствовал, была земля, сырая, пахнущая осенью, - земля.

Он лежал в неудобном положении та, что одна нога, согнутая в колене, была неестественно выгнута назад, а голова высоко задиралась вверх и покоилась на кочке. Приподнявшись на руках, он долго не мог понять тольком, где это он, а потом память медленно начала возвращаться. «Жив!» - пронеслось в гудевшем мозгу. Он медленно встал на покрытые дрожью ноги и только сейчас вдохнул полной грудью, в которой, впрочем, что-то сразу хрипнуло и засипело. Вавила закашлялся и отхаркнул порядочный сгусток крови с соплями.

А на поле уж опускалась ночь.

Страшная картина простерлась перед Вавилой. Всюду, на сколько хватало глаз, валялись трупы. Трупы, трупы… трупы… С пробитыми грудями и спинами, из которых торчали обрубки копий и короткие оперенья стрел, с разломленными головами, часто и вовсе без голов, с отрубленными конечностями, с вывороченными и уже окаменевшими внутренностями…

- Осподи, Иисусе… - прошептал он и перекрестился.

Будто огненной волной, прожгло руку, прошло через грудь и отдалось в висок! И тут же Вавила вспомнил и про старика, и про сон свой страшный - вспомнил…

- Што же теперь будет-то? – в страхе прошептал он и снова в беспамятстве повалился на траву.

xxx

В другой раз он очнулся уже в какой-то избе. За окном плыла луна и ярко пробивалась частая россыпь звезд.

Вавила встал на ноги. Кругом вповалку лежали какие-то люди, и было не понятно, спят они или раненые.

- Что, браток, оклемался? – услышал кузнец сбоку и повернулся на голос всем телом.

- Домой мне надоть, к ребятенку, - жалобно проговорил он.

- Успеется, - кузнец рассмотрел на лавке человека – в одних портах, заляпанных бурыми пятнами. – К завтреву выйдем, а там – и дома бушь.

- Та не, - слабо отмахнулся Вавила и выбежал на улицу.

xxx

…Хоронили ребенка дождливым утром. Он лежал в крохотном гробике, почерневший, то ли от времени, то ли еще отчего…

Когда забили крышку, и первые комья земли с гулким стуком попадали на нее, Вавиле почудилось, будто из-за почерневших ветл кто-то пристально смотрит на него. Он быстро, до хруста в шее, оглянулся и ясно увидел там белесое бородатое лицо; оно насмешливо щерилось беззубым ртом. Но через миг все пропало – будто и не было вовсе.

- А-а-а! – взревел Вавила и бросился к ветлам. Не добежав, увяз в какой-то липкой грязи и провалился в нее сразу по самое горло. Грудь сильно сдавило, ребра треснули, и кузнеца стало рвать коричневой мутью. Он чувствовал, как его стремительно утягивает вниз, в холодную вонючую глубь; вот он уже совсем скрылся под этой грязью; вот уже глаза не в силах открыть, в нос забились эти мерзкие вонючие потоки. Вавила хотел закричать, но глотку сразу же забила та грязь, в грудь поползло холодное; студнем облепило легкие изнутри…

…Он лежал в темной комнате, весь в липком поту. Под иконами, еле освещенный свечкой и лампадой, стоял крохотный серый необструганный гробик. Чьи-то маленькие пальчики виднелись из него.

- Сыночек!.. – в голос завопил Вавила. – Что же я наделал-то-о!

Он, стараясь не смотреть на гроб, выбежал на улицу и, спотыкаясь, неровными шагами направился в сторону кузни.

xxx

Ночью Игорю показалось, что у кроватки дочери кто-то возится и надсадно дышит. Тяжело так сопит… Он полежал еще немного, подождал; возня то начиналась заново, то затихала. Стараясь не разбудить жену, он встал, тихо влез в тапочки и направился в комнату, где стояла кроватка малышки.

Дверь была открыта (а вдруг ребенок заплачет), через проем пробивался тусклый голубой свет, похожий на лунный, только уж очень голубой и чуть сильнее лунного.

«Полнолуние», - решил Игорь и прошел в комнату.

- Мама! – крикнул он почти без голоса и почувствовал, как внезапно оледеневший желудок рухнул куда-то вниз.

Кроватка была пуста, а посреди комнаты, испуская то самое свечение, стояла трехметровая женщина в полупрозрачной рубахе до пят и держала на руках ребенка. Их ребенка. Женщина смотрела поверх головы Игоря и совсем не обращала на него никакого внимания.

- Блин! – завопил Игорь внезапно вернувшимся голосом и рванулся к женщине, но споткнулся; бросился будить жену. Та уже проснулась от его крика и непонимающе смотрела на мужа, пытавшегося ей что-то сказать, но челюсть у того прыгала в крупной дрожи, а лицо не выражало ничего, кроме ужаса. Он рукой указывал на комнату дочери. Наконец, смог выдавить:

- Катя… там… она…

- Что с ней?! – Юля мгновенно спрыгнула с кровати и бросилась в ту комнату.

Через секунду Игорь услышал истерический вопль жены и, забыв про страх, кинулся туда.

Никакой женщины не было. Перед кроваткой Кати на коленях стояла Юля, и что-то истошно вопила. Слез не было – ее била истерика.

Игорь наклонился над дочерью и тут же отпрянул: в кроватке лежал черный, будто обугленный, высохший уродец.

xxx

Хватились Вавилу утром, когда пора было выносить гроб.

- Где он, окаянный?! – кричала жена, оставшись в избе одна. Мужики пошли искать кузнеца.

(- Не иначе, в кузне у себя напился, - глубокомысленно выдал дядя Иван, - не серчай на него, Авдотья… Авось, счас приведем.)

- Нашли ли? – повернулась она с лавки появившемуся в дверях мальчику.

- Нашли, - испуганно выдохнул тот, - несут.

- Как так – несут? – в недоумении привстала Авдотья.

- Висельник он таперича. Удавилси в кузне своей.

xxx

- Я виновата, я виновата… - в сотый раз повторяла Юля, сидя в кресле напротив пустой кроватки.

- Да ни в чем не виновата, - успокаивал ее Игорь, гладя по растрепанным волосам.

- Знаешь, - она повернулась к нему красными глазами, и Игорь со страхом увидел, что синие дуги у нее под глазами заметно почернели с последней ночи, - это у нас, наверное, болезнь такая наследственная. Мама мне рассказывала, что у меня раньше сестра была. Так она умерла… Тоже, говорят, в гробу вся черная лежала. А врачи сказали, что просто задохнулась. А Катя – тоже ведь… - тут она не выдержала и снова затряслась в рыданиях.

- Господи, - прошептал в ужасе Игорь, продолжая машинально гладить жену по голове.

Про виденную им ночью женщину он никому ничего так и не сказал.

Только истинно человечный человек способен и любить, и ненавидеть.
Конфуций
Смерть без причины, или им хорошо вместе