Конец света наступит в 4 утра. (Дао)

Новелла

   Он побежал по какой-то зеленой каменной лестнице вверх, мертвец проследовал за ним. Да нет, их было уже двое. Трое… Откуда-то появился и четвертый. В конце лестницы – еще двое. Священный штык уперся переднему трупу в живот и с хрустом въелся своей ржавой полосой в неживую плоть. Мертвец выпучил зеленые полувытекшие глаза и рухнул под ноги Флинту, его сосед в это время быстро колыхался вперед. Да еще и сзади наседали…
    Флинт рванулся вперед и изо всех сил представил, что сейчас – полетит. И – полетел. Через подоспевшую кучку нежити, прямо вверх, прямо черезо всю эту нечисть – на каменный балкон с облупившимися перилами. Но там уже стоял – знакомый мертвый малый; он учился с Флинтом в одной школе, а потом его убили в армии. Не на войне, а просто – «деды» убили. Флинт не знал, подействует ли на него Священный штык, а потому немного испугался и предпочел проснуться.
    Вокруг была глухая тьма. Так только зимой не понятно: три часа ночи или шесть утра. Лучше бы – утра. Поскорее день будет. Хотя, на высыпание времени совсем не останется, а выспаться Флинту надо было: день предстоял трудноватый. Бывало, впрочем, и потруднее. А похмельные сны всегда удивительно реальны. Не в первый раз Флинт замечал эту особенность; чаще всего – во время запоев: не понятно бывает: было ли на самом деле или только – приснилось. То ли на самом деле в вытрезвитель «загремел» вчера, то ли это позавчера во сне видел. Флинт поразмыслил и решил: если б был в реальности там, то проспался и точно помнил дорогу до квартиры; пьяного из «трезвяка» ни за что не отпустят. Значит, сон. И он с облегчением вздохнул: штраф не придется платить и на работу «малявы» не будет. И тут припомнил сон с мертвецами. Нет, во сне страшно не было; только не к добру такие сны. Нарочно не нафантазируешь. Какой-то штык Священный… ржавый… И малый тот на балконе. Ромка. Так он жив ведь. Или умер уже? Вот и приснился. Давно Флинт его не видел.
    Да какая разница!
    В полной темноте пискнули часы. Ровно… сколько-то там часов. Нужно было приподняться, протянуть руку вправо и достать до кнопки подсветки. Но – трудно. С похмелья – все трудно делать. Хочется лежать – и ни о чем не думать. А еще почти всегда с похмелья бывает – стыдно. И даже если ничего особенного не делал – все равно стыдно. До первых «двести», правда. Да ведь потом – вообще жизнь налаживается. Особенно если «наклевывается» «продолжение банкета».
    Флинт еще немного полежал, вспоминая сон. Окончательно решил, что не к добру привиделось; и тут по-настоящему стало страшновато. «Экзамен, что ль, провалю? – решил. – Да и как не провалить, если вообще не готовился ни фига. То есть, готовился… Но мало…»
    Вторую неделю продолжалась осеннее-зимняя сессия. Последняя. Дальше – «госы». На работе Флинту дали отпуск, а он ведь практически не готов был к этой сессии. Почти совсем не готов. Впрочем, как-то ведь до сих пор ухитрялся сдать уж добрую половину зачетов и экзаменов. Еще бы сегодняшний сдать (Господи, помоги! Господи, помоги!), а потом – еще один сложноватый будет. А на этом – «препод» даже денег не берет. Мужик принципиальный. Замдекана, между прочим. К нему пьяным на экзамен идти – самоубийству подобно, но Флинт уже знал, что – пойдет. Он и вообще – ни одного предмета по трезвому не сдавал. Десятый день – и все пил тут, пил и пил. Каждый день. Пил и сдавал, пил и сдавал… Положим, сдавал не каждый день, а вот пил – каждый. Чтоб не бояться и не задумываться над своим хлипким положением. Шансов на «вылет» из Университета с каждой записью в «зачетке» убавлялось, но все равно – еще было много. Он оценивал теперь их примерно 35 на 65. В пользу неуспеха. И это ведь – было гораздо лучше, чем в начале сессии; тогда вообще было 2 на 98.
    Но: покурить все-таки надо было; да и на часы взглянуть. Флинт тихонько оторвал себя от постели и обнаружил, что вчера не снял носков. «Он спит в носках, он ждет выстрелов с той стороны», - так у БГ в песне поется. Что за выстрелы готовит новый день? Какого калибра у него патроны в двадцатичетырехчасовой обойме? Скоро будет ясно.
    Да, совсем скоро. Потому что уже пятый час утра. Но по виду - еще самое сердце ночи. Пять утра в ноябре – то же самое, что два ночи в июле. Июль. Когда же он теперь наступит-то – июль?..
    С некоторым раздражением Флинт нащупал в сигаретной пачке лишь рассыпанный табак да пару пустых сигаретных полосок. Ничего делать не умеют! Даже сигареты, блин! Только о возрождениях и умеют болтать. Придется из газет сворачивать.
    Он отвернул занавеску и при слабом отблеске уличного фонаря стал скручивать папироску. Электричество не включал, чтобы не тревожить хозяев (в этом городе он снимал пристройку в частном доме; несмотря на почти зимнюю погоду, тут было все-таки очень тепло; да и недорого), а то утром начнутся расспросы: что это было? зачем вставал среди ночи? и. т. п. Покурить и без света можно.
    Пока сворачивал, сидел на кровати, а от этого голова припухла и стало тошнить. Нужно было прилечь, и Флинт опустился на подушку, прикрыл глаза… Повело вместе с кроватью куда-то в сторону, затрясло голову в мелкой старческой дрожи. Не без некоторого испуга, Флинт понял, что не может контролировать эту тряску. Он опять подумал, что много пьет. Но – как тут не пить… Совершенно невозможно. Не пить – это значит идти на экзамены (зачеты) в мандраже и волнении, пережидать время у дверей кабинета с учебниками и/или лекциями в руках… Тошно. Лучше выпить.
    Как тихо на улице. Окраина города. Только издалека-издалека донесется редкий шумок машины. И – снова тихо… Как в деревне. Как дома. Дома…
    Сегодня – четверг только будет, а домой – в субботу. Два дня тут еще пить. И предметы сдавать. Завтра вот, зачетик еще будет… Это – завтра, а пока из неясного мрака неподвижного зачинающегося утра – наступает, грядет, надвигается – большое, огромное и непредсказуемое – СЕГОДНЯ. Как бы экзамен-то сдать!..
    Чтобы хоть чуть-чуть отодвинуть от себя это, почти страшное и монолитное СЕГОДНЯ, Флинт решил все-таки покурить. Самокрутка была почти готова, ее оставалось только немного заслюнявить, и вскоре он стоял у форточки и курил в осеннее-зимнюю ночь. Холод был весьма кстати разварившейся тяжелой голове. Сизый дым быстро улетал к фонарю, подхватываемый ветром, а на соседних крышах – лежал снег. Флинт очень любил смотреть на заснеженные крыши домов. Приятная ностальгия по давно минувшей зиме 97-го года… Не напиши он тогда того письма… Что было бы теперь – как знать…
    Но еще и экзамен сегодня! Ладно, не думать. Все равно ничего не изменить. Он выпьет утром водки – и все будет нормально. Не через такие тернии проходил-продирался!..
    От курения замутило еще больше. Самокрутка получилась небольшая, но толстая; так что за раз дыма вдыхалось больше обычного. Главное - пережить эти 2-3 часа до окончательного утра. А там – в рюмочную. И день – начнется, тронется, покатится.
    В голове закружилось еще больше, и Флинт, выбросив окурок в форточку, плюхнулся в постель. Натянул одеяло. Производить движения было трудновато, а потому он замер, не изменяя позы в течение часа. Думал заснуть – хотя бы на часок, но сны не приходили упорно. К тому же, к соседнему дому подкатила какая-то машина и с работающим двигателем стояла долго-долго. Ровный громкий звук прекрасно слышался сквозь летние окна пристройки и планомерно въедался в опухшие мозги Флинта. Тут еще из машины стали доноситься отзвуки блатного «шансона». «Блатняк» Флинт терпеть не мог, ненавидел просто и считал всех поклонников такого «музона» туполобыми недалекими ублюдками, которые…
- Да голова же у меня разламывается! – хотелось ему рявкнуть в форточку этому тупому водиле, который даже такой простой вещи, что людям спать надо – не понимает. И ведь «врубил» на всю улицу, гад! Сволочь толстомордая!
    А «блатняк» по-прежнему молотками вбивал про Колыму, про девочку какую-то, про «мама, мама, я еду в Магадан…» Однообразные песни и противный хриплый голос был слышен еще не меньше часа. Когда закончилась кассета, ее, видимо, перевернули, поставили заново, и Флинту показалось, что он сойдет с ума и побьет этой паршивой дряни все стекла в его долбанной машине…
    Но все когда-нибудь заканчивается. Вот фыркнул мотор, хлопнула дверца, ненавистный «музон» стал быстро удаляться. Потом совсем стало тихо.
    Тихо…совсем стало тихо.
    Тихо… тихо…
    Хорошо…
    Флинт сразу же пропал в тугом забытьи утреннего сна.

    Пип-пип… пип-пип… пип…
    Откуда-то снизу пробивалось тихое, но настойчиво, возвращало к сознанию.
    Еще не проснувшись, Флинт уже знал: это будильник. Значит, утро все-таки наступило, семь часов, и можно вставать, одеваться…
    Приоткрыв глаза, он также понял, что лицо за недолгое время сна припухло – от десятидневной пьянки. Он не видел снов, а потому не отдохнул совершенно. Лежал все в том же положении, в каком и уснул. Организм решил Флинта не тревожить. Лицо вот, правда, припухло… Не сильно бы. Ведь на экзамен все-таки. Запашок еще… Даже если не пить утром водки, перегар-то – останется. И не сбить его никакими жевательными резинками. А «препод» тот – не из сговорчивых…
    Но Флинт решил, что пить – все равно – будет. И плевать на каких-то там «преподов»; в конце концов, тот ведь тоже мужик. Понимать должен! Будто сами не пьют после в своих кабинетах. Пьют и пьют здорово. Сам видел, как в туалете одного тошнило. Поспешил тогда скрыться: не нужно человека в неудобное положение напрасно ставить.
    Лежать было хорошо и хотелось поспать еще; два часа назад он только и думал, скорей бы утро, а теперь, когда и на самом деле встать надо…
    Но он – заставил себя оторваться от подушки. Сел на постели и с минуту вслушивался в гулкое бухание сердца в ушах. Но, в общем, похмелье было не таким сильным; бывало и покруче. Теперь нужно было производить ряд обязательных утренних операций и проделать их как можно скорее, чтобы «слинять» из глаз хозяев подальше и побыстрее. Не то – вопросы снова начнутся… Впрочем, раньше восьми они не встанут, так что у Флинта в распоряжении был целый час. Но ему хватало и тридцати минут. Туалет находился на улице, но туда он шел в последнюю очередь, прямо перед непосредственным своим уходом. Вот покурить – это первое дело. Он свернул еще папироску и выкурил ее не без удовольствия. Все, в пачке было пусто. Теперь только минут через сорок удастся покурить по-настоящему, когда по дороге встретится ларек. Подумал, что, если сдаст сессию, то обязательно курить попробует бросить. Не без серьезных сомнений, правда, что на самом деле бросит. Эта привычка уже въелась в образ жизни, вросла и сделалась неотъемлемой частью самой жизни. Почти как… как вот эта выпивка по утрам в течение последних десяти дней.
    Флинт представил, как будет скоро входить в рюмочную… держать стакан в правой руке… Настроение повысилось и захотелось побыстрее покинуть пристройку, чтобы вновь очутиться в знакомом, пропахшем котлетами и вином, месте… на том же самом стуле, на котором он сидел и вчера, и позавчера, и позапоза…
    Но сначала – несколько обязательных дел. Поставить кипятиться воду для кофе, сделать пару бутербродов с сыром, одеться… Пока кипятилась вода в двухлитровой банке, Флинт осмотрел свое лицо в зеркальце, и нашел его все же сносным. Побриться вот надо бы, да все равно послезавтра (ура!) домой ехать, там уж и побриться как следует можно, по-человечески.
   Так, обычная «роба», состоящая из темного пиджака, синей рубашки, черной «водолазки» и темно-серых брюк, натянута. Волосы причесаны и аккуратно собраны в хвост. Не очень чистые, правда, да уж послезавтра и голову помыть можно. (Послезавтра, все – послезавтра…) А вот зубы почистить – это обязательно. С нечищеными зубами Флинт вообще не мог выйти на улицу, все казалось: изо рта нехорошо пахнет. Перегар, опять же… Тут и кипяток подоспел. Вытащив из воды кипятильник, Флинт сделал две кружки растворимого кофе из пакетиков «3 в 1». Он еще, конечно, не знал, что будет потом, когда уже все закончится, все время ассоциировать такие пакетики с этими вот ноябрьскими днями.
    Впрочем, он еще даже не ведал, что будет сегодня. Хотя и подозревал: ничего особенного. Он обязательно будет пьян, а об экзамене – как-то не думал. Точнее, предпочитал не думать, пока вновь не выпьет. А уж на нетрезвую голову – и проблемы уменьшаются – пусть не в числе, зато в размерах. Он помнил слова китайского философа: «Не строй планы в радостном возбуждении, не думай о заботах в усталости…» Или что-то в этом роде. И – помогало. Он, впрочем, забыл, что на самом деле слова эти звучат так: «Не давай обещаний сгоряча. Не сердись во хмелю. Не строй планы в радостном возбуждении. Не думай о предстоящих делах уставшим». (См. сноску 1)
    Флинт и не думал. Он пил кофе.
    Есть не хотелось, но он знал, что после первого же стакана голодный желудок может взбунтоваться против водки; да и не известно, когда еще в следующий раз удастся поесть. Скорее всего, в 7-8 вечера. Полдня голодным и пьяным ходить – куда ни шло, но не на протяжении же десяти дней. Так и любой желудок язву получит. Тогда вообще пить нельзя будет, а пить Флинт – любил. И не таил, что часто – без меры.
    Вот и сейчас, сидел на кровати и с усилием впихивал в себя вязкий батон с сыром, прихлебывал горячий и почти несладкий кофе. На войне – как на войне – любимая его поговорка тех дней.
    Зато теперь желудок, немного задобренный, будет не так настойчиво отторгать вливаемые в него порции водки. Пока Флинт достигнет первой за это утро рюмочной, пройдет не меньше получаса, а за это время питательные вещества вполне благотворно подействуют и на слизистую, и на организм в целом. Будет немного легче.
    Чтобы не думать о предстоящих проблемах, Флинт принялся рассматривать купленную вчера кассету с «отчетным» концертом «?квариума». Была только вторая часть, а первой он не сумел пока достать. Он не знал и того, что через неделю достанет и ее; на диске МР-3; и будет потом часами «гонять» на компьютере.
    Вообще же, все эти утра позже сольются в одно – похмельное, чуть светловатое за окном, с кофе из пакетиков и ходьбой по раскисшему ноябрьскому снегу. Пока же – на кассете улыбался БГ, стоял на сцене посреди своей группы, в белой рубахе, очках, рядом с красной электрогитарой на штативе, был он, тот мир, изображенный на обложке кассеты, таким далеким, ярким и живым…
    Нужно было еще деньги на весь день с собой взять. Деньги всегда для Флинта были камнем преткновения. Велик соблазн – взять с собой сегодня побольше, а завтра – там видно будет. Но… ведь самому же, а никакому другому человеку – придется жить в этом «завтра». Ведь потом плохо будет не кому-то другому, а – себе. Так что лучше уж быть немного бедным, но - ежедневно, чем однажды богатым, а затем – нищим. Короче, по 70 рублей он клал себе на день. Сюда не входили суммы на «подарки» «преподам». Впрочем, пару раз удавалось сдавать и бесплатно, тогда как деньги уже были отложены. Тогда Флинт – кутил. Сэкономленное таким вот образом расходовалось за вечер, но он по этому поводу не переживал: зато «оторвался» от души. Сегодняшний же экзамен изначально предполагался бесплатный. Заочники заранее знали: этот «препод» - не берет. Так что 70 рублей на сегодня и – ни рублем больше. «Хочешь тратить больше сегодня, трать меньше вчера», - твердо сказал себе Флинт однажды. Но меньше, впрочем, также никогда не тратил. И так – «в обрез» было.
    К счастью, в пиджаке что-то звякнуло. Не без удовольствия, нащупалось две монетки: 5 и 2 рубля. 7 рублей итого. Почти на 100 грамм; или «запивка»; или сигареты. Да и вообще – деньги ведь.
    Флинт быстро заправил постель, замкнул на запястье браслет часов, обулся и, набросив истертую кожаную куртку турецкого пошива, схватил со стула пакет с парой тетрадей и учебниками. Предстоял нелегкий день, и Флинт немного постоял посредь комнаты, соображая, не забыл ли чего. Кажется, нет. И быстро вышел в коридор.
    Замок был автоматический, а потому на ключ дверь запирать не было смысла. Щелкнул язычок, и Флинт быстро пошел в туалет. На обратном пути выловил из лужи под своей форточки вчерашние окурки, чтобы выбросить по дороге в какую-нибудь другую лужу. Или в урну – как придется.
    Утро – начиналось по-настоящему.

    Впрочем, это была все-таки еще прелюдия, и Флинт не без трогательности относился к ней. Идти ранним утром по окраинным улочкам, еще трезвому – в этом было что-то особенное. Что именно, он не мог и потом объяснить, а тогда – просто шел. Не задумывался особенно, было еще много предметов для дум над ними.
   «Наконец-то, на улице, на свободе», - подумал. Вспомнил душные вечера в пристройке, когда и спать еще не нужно, и читать – не читается из-за опьянения, и делать – совершенно нечего. Вот утром – цель конкретная. (Точнее, цели.) Вечером же, конечно, подучить нужно бы, подчитать кое-что, да только как учить или читать, если мысли растекаются, прочитанное забывается мгновенно, а память – вообще отказывается воспроизводить что бы там ни было. Не пить бы… Да ведь – нельзя. Иначе вечера пустой тоской наполнятся. Вот вечер стоит, а в нем – пустота, оболочка тоски, в этой оболочке – Флинт на кровати, с книгой. Голый электрический свет безо всяких абажуров… пустота делается от этого по-особому напряженной. Нет уж, лучше пить. Нет такой тоски, по крайней мере. А экзамены с зачетами… уж как-нибудь… Ведь сдаются же пока. Пока…
    Выверенным за эти дни маршрутом шел он практически безлюдными улочками. Разве что собаковод какой-нибудь со своим питомцем появится или следующий торопливым шагом на работу прохожий – тоже житель этой глухомани… Старался идти размеренно, не сбиваться с темпа. С похмелья так идти – всегда легче будет. Трудновато приходилось вышагивать через снежно-водяную кашицу, но еще можно было выбирать те места, где был голый асфальт. Поначалу был без шапки (вроде бы, легче), но, когда пару раз чихнул, то все-таки натянул черную «пидрку» (болеть теперь – совсем некстати). Обычно Флинт закуривал на этом пути, но тем утром сигарет не было и приходилось терпеть. Можно было, конечно, «стрельнуть», но не хотелось нарушать самопогружение, своего рода медитацию на ходу. За долгие месяцы однообразной и практически нелюдимой жизни он научился ценить самоуглубление. Часто беседовал сам с собой, рассуждал; только не вслух. Пробовал как-то раз записывать свои мысли, но при первой же попытке уложить их буквами на бумагу – те вдруг разбегались и поймать их не было никакой возможности. Так он и оставил свои попытки; тем более, понимал: все уж давно известно, а подсовывать велосипед, якобы только что изобретенный, значило бы выставлять себя, как минимум, идиотом. Причем, не Достоевского.
    Путь вел направо, прямо некоторое время, потом налево, снова прямо… петлял по улочкам через дома… но вот уж вдалеке показались оранжевые колбасы автобусов и сине-белые – троллейбусов. Это значит, что город приближался. И людей стало побольше. Через несколько минут Флинт встал у перекрестка, чтобы перейти на другую сторону улицы и там в ларьке купить сигарет. Он так и сделал. Ларек был открыт, и за стеклом манили себя купить ровные яркие ряды дорогих и дороговатых, и не очень – сигарет. Купить бы что-нибудь с фильтром, но только это ведь – лишние 50 грамм водки впоследствии. А 400 граммов – это не одно и то же, что 450. Экономия должна быть жесткой, иначе придется расплачиваться недопитием, а, следовательно, страхом и пустотой внутри. Не все ли равно, чем дымить! Хотя… ведь 7 рублей «лишних»…
    «Нет уж, - сказал Флинт себе твердым внутренним голосом, - лучше покурить дерьмо, да напиться, чем выбросить твердую пачку «Bond», но быть в тоскливой пустоте». Ему было стыдновато покупать «Приму» при девчонке сзади, но слова китайского философа «хочешь быть прямым – умей прогибаться» помогли в который раз преодолеть и эту неловкость. Ему еще много придется прогибаться и вспоминать это китайское изречение, чтобы, в конце концов – стать.
   (Но – и не унижаться. Иначе сломаешься точно так же, как был бы и прямым под кучей снега.)
    Флинт посмотрел назад и налево. Мимолетное раздумье: не зайти ли на автовокзал рядом. В этом районе, как минимум, три рюмочных. Водка там, правда, плохая, зато старка – ничего себе. Дороже, чем там, где он пьет обычно, но ведь – рядом пока.
    Но цена – снова стала решающим обстоятельством. Похмелиться раньше обычного буквально на полчаса – заманчиво, но за это придется отдать лишних рублей 15. И потом, бывает вполне приятно – идти по улице, зная, что скоро, скоро – будешь опять опохмеленным и даже вполне нетрезвым. Продлить похмелье на 20-30 минут бывает даже полезно.
    И Флинт решительно пошел назад, на другую сторону. Никуда водка от него сегодня не убежит. Водка – не волк, в лес не уйдет. Впрочем, нужно было приторапливаться. Экзамен ведь уже начался (было 08.15), часа через три закончится, а уложиться в полтора часа – можно, да ведь никакой роскоши в этом не будет. Придется вдвойне побыстрее продвигаться. И чтобы на экзамен успеть, и чтобы выпить более-менее неторопливо.
    Но шагу он не прибавил, чтобы не сбиться с ритма. «Успею», - решил.
    Снова перешел улицу и теперь уже проследовал обычной дорогой. Теперь – метров триста прямиком, а там – уж и город. И прохожих людей сделалось больше. Практически – поток уже.
    Чтобы не задумываться на тему экзамена и проч., Флинт стал напевать про себя из репертуара «?квариума». Вдруг нащупал в кармане – кассету. Автоматически, значит, сунул на выходе из квартиры. Подумал, что не простая эта случайность: запел из БГ и кассету его же нащупал. В чем тут смысл только? Но – тут же об этом и забыл. Стал размышлять: а идти ли сегодня на экзамен вообще?.. Сразу открылся весьма заманчиво легкий путь на сегодня: пробыть целый день в какой-нибудь рюмочной, а уж там – видно будет. И не надо будет переживать, стоя у дверей аудитории, смотреть на тошное сосредоточение в лицах сокурсников, потом – и самому заходить в экзаменационное помещение, тянуть билет с дрожью в пальцах и, как знать, может быть, с ужасом осознавать, что ничего, ни-че-го, ровным счетом – ни-че-го не сможет сказать по вытащенному вопросу. И затем с час потеть за столом, пытаясь распаренной пьяной башкой своей хоть что-то там припомнить… А ведь так, скорее всего, и будет. Этот предмет он почти не учил. Почти. Но того немногого, что он и знал, было явно недостаточно даже для того, чтобы «препод» поставил в «зачетку» «удовл.». И расписался. Явно недостаточно.
    Путь-то был легким, но Флинт уже по опыту знал: подобные легкие пути всегда (!) ведут в тупик. Хорошо, сегодня будет легко, но наступит завтра – и те же проблемы + сегодняшние нерешенные – опять навалятся, будет еще тяжелее. Он даже представил себе весьма отчетливо: пришло завтрашнее утро… Темная пристройка… тяжелое похмелье и курение в форточку, и – самое главное – жгучее сожаление, вплоть до ненависти к себе за свою слабость. Будут мысли: а вдруг – да сдал бы вчера… а теперь вот что делать?.. Так уже бывало, и выправить проблемы, на которые прежде махнул рукой, было сложнее втройне. И это будет ведь не через месяц, год или неделю, а – завтра, т.е. меньше, чем через 24 часа. Ровно сутки вперед он будет идти этой же самой дорогой, видеть эти же самые дома, но – только проблем будет больше, а мысли – чернее.
    И Флинт твердо-натвердо велел себе: «Иди. Всегда лучше попробовать сдать экзамен, чем потом сомневаться и ругать себя за малодушие. Всегда лучше попробовать сходить, чем не сходить вообще. Да «препод» будет видеть: ага, этот студент все-таки переживает, волнуется… Не стопроцентный оболтус все же». На том и порешил.
    Встречный ветерок обдувал припухшее лицо, а свежий, почти по-весеннему, воздух было приятно вдыхать. Флинт поймал себя на том, что еще даже не закурил. Хотя по дороге до ларька почти только об этом и думал. Воздухом утренним задышался. Но теперь-то и надо бы закурить, коль вспомнил. Чтобы зажечь сигарету, пришлось сбиться с темпа ходьбы, но потом он пошел быстрее и настроение отчего-то улучшилось. Наступила непонятная уверенность в том, что сегодняшний экзамен – будет сдан.
    Флинт дошел-таки до площади и, подумав, в очередной раз решил отказаться от поездки в троллейбусе. 3 рубля только переплачивать. Оно, конечно, побыстрее минут на 20, да ведь и пройтись бывает полезно. Наряд ППС выжидающе вылавливал опытным глазом нетрезвых сограждан. Флинт побаивался их на всякий случай. Даже когда был абсолютно трезв, старался пройти мимо них как можно ровнее. Бывало, при возвращении на квартиру, вечером, частенько попадался в их лапы; особенно почему-то в прошлую сессию, летом; пока не догадался сворачивать кварталом раньше. Особенно было опасно тут в гололед ходить. Мало того, что и так упасть ничего не стоит, да если еще и выпивши… Подойдут эти, в серой униформе, подняться не помогут (а то еще и пнут святым ботинком), а документы спросят. Малейший запашок – вот ты уже и в «бобике», за решетчатыми окошками. Хорошо, если все деньги пропить успел, не так обидно; не то – в отделении отберут, по-отечески пожурят, но акт изъятия не составят.
    Но пока их бояться было нечего. За эту сессию он ни разу не попался, Бог миловал.
    Флинт пересек оживленный перекресток (без светофора по-прежнему) и замесил снежную кашу дальше. По традиции взглянул на толстые морды нахлебников, готовящихся стать депутатами Думы. Они взирали гордо и честно с большущего рекламного щита, все уверенные в своей правоте и возможности вывести наконец-таки Россию из кризиса и наказать виновных. Трое их было. Одна банда сидеть в Думе будет. Выборы скоро. Смотреть на этих Флинту было сначала противно, но дня через четыре – стало все равно. Они и вчера точно так же, когда он утром шел здесь, смотрел на них, и позавчера, и неделю назад. Своего рода, стабильность в начале дня. А рядом – такой же щит, но с рекламой мобильного телефона. По традиции, опять же, Флинт взглянул на кнопку с зеленой трубкой. Своего «мобильника» у него еще не было, а потому оставалось только догадываться о назначении этой кнопки. «Наверное, когда звонят, ее нажимать нужно», - решил. Но тут же, впрочем, отвел глаза вперед. Предстоял небольшой подъем: дорога забирала вверх. С похмелья этот участок дороги преодолеть не всегда было легко, и Флинт уже заранее наклонился вперед и стал глубже дышать…
    …и преодолел этот подъем. Как, впрочем, преодолевал его и каждодневно. Не поднимешься по нему – не попадешь ни в Университет, ни в рюмочную. Хорошо, что гололеда не было сегодня.
    Больше Флинт не взвешивал pro и contra относительно посещения экзамена. Идти – и все тут. И даже думать об этом перестал. Стал снова мысленно напевать из БГ. В конце концов, в аудитории будет не колесо Иксиона стоять, а всего лишь – стол с билетами. Да и, говорят, никто еще из «заочников» у этого «препода» не «заваливался» ни разу.
    C₂H₅OH – скорей бы до него добраться…

   Двадцатью минутами позднее Флинт так же шел, по городским улицам, равномерно отталкиваясь от асфальта и снежного месива. Только теперь он был ближе к цели на некоторое расстояние. Путь его мог бы лежать и мимо того самого Университета, в котором он учился, но идти мимо него не хотелось, он выбрал дорогу чуть более длинную, да зато намного приятнее. Не дожидаясь зеленого сигнала, перешел дорогу стремительно и, не сбавляя теперь уже шага, проследовал вдоль новооткрытых бутиков, салонов красоты и парочки компьютерных магазинов. На рекламе одного из бутиков сидела привлекательная молодая женщина и показывала всем проходящим мимо свои ноги в модных колготках. Глядя на эту фотографию, Флинт снова вспомнил ту девчонку, из своей группы. Лена. Невысокая такая, как раз под его, Флинта, рост. Не красавица, но вполне симпатичная. Он с ней даже несколько раз беседу заводил, и она ему отвечала. Вполне умно и ненапыщенно, без игривости. Не вертихвостка. Не пил бы он так часто, быть может, с этой Леной что-то – да вышло. Впрочем, денег на ухаживания у него все равно не было, так что не только этот вариант, но и вообще все – отпадали автоматически. А мечтать, не имея шансов на осуществление желаемого, Флинт считал напрасным и даже почти вредным занятием. Себя изводить только. Поэтому он не любил ходить в магазины во время того ноября. Все его потребности должны были вписываться в 70 рублей/день.
   И все тут.
    А так хотелось ему хоть вон тот журнал в киоске купить! Что-то о компьютерных играх, с диском в комплекте… Но он только и позволил себе, что несколько секунд на ходу через плечо поглазеть на свирепого компьютерного коммандос с чудовищной «пушкой» в могучих ручищах. Поиграть бы в такое… Он в который раз решил, что, если удастся сэкономить, то в конце сессии – обязательно купить что-то подобное. Или диск, или журнал. В общем, еще на примете был двойной CD в MP-3 формате «Аквариума»… Но это – тоже на будущее.
    Флинт стал размышлять о более приятном. О том, сколько и чего он сейчас будет пить. И пора было об этом подумать: до заветной рюмочной оставалось не более десяти минут хода, даже меньше. Вот только эту площадь миновать, пройти вдоль аптеки и обойного магазина, завернуть за угол, зайти в арку… А идти что-то стало труднее; воздуха с похмелья не хватало, и сердце отчаянно билось, стремясь наполнить обедненной кислородом кровью все похмельное слабое и тяжелое тело Флинта. Но тот знал, что до конца такого самочувствия – недолго, стал подсчитывать предстоящие граммы и рубли. Обычно Флинт заходил в рюмочную под аркой в первую очередь, выпивал там два по сто (или 100 и 150) водки, выпивал он это в течение получаса, а потом шел в рюмочную «догоняться» лимонной настойкой; а сегодня особенных причин нарушать сей давно заведенный порядок не было; но подумать о предстоящем лишний раз было – очень и очень приятно.
    Когда входил в арку, закурил. Еще сто метров – и он у заветных дверей. Боже! сколько же раз он тут проходил вот так же, сколько раз так же стоял… При самых разных обстоятельствах, с самыми разными настроениями, при различных финансовых возможностях… Порой даже и без копейки в кармане, искал, «аскал» по рублю, по 50 копеек у прохожих. Унижался… Но теперь об этом вспомнить было даже приятно, с сознанием собственного превосходства над собой прошлым… оттеняя и рефлексируя теперешний момент. Но и особенно «ломать» настроение всякими воспоминаниями не хотелось. 77 рублей пока лежит в кармане – и хорошо, порой и 77 копеек не было; а теперь – и завтра будет. И очень это хорошо, и даже замечательно и превосходно. (Хотя, бывало и лучше. Но реже.)
    Было нечто приятное в том, чтобы стоять вот так и курить, и оттягивать момент входа внутрь, зная, что минут через десять… Флинт, как и прежде, старался «прочувствовать момент», пощупать его, запомнить…
    К горлу уже, впрочем, стало подкатывать препротивное, похожее на спазмы. Представил, как будет глотать эту водку… почти давиться… Подумал, что хорошо сделал: утром поел и кофе попил. Так – надежнее. На голодный желудок утром много не выпьешь, а тут – хоть психологически, да легче.
    Сигарета полетела, недокуренная, в урну. Туда же отправился плевок. Флинт вошел уже в двери, когда плевок жестко ударился об асфальт – Флинт промахнулся, но не узнал об этом никогда. Короткий спуск по склизким ступенькам – вот и сам вход. Флинт вошел.
    Утренняя рюмочная была практически пуста, только два мужика, довольно респектабельного вида, жевали у стойки котлеты, рядом стояли недопитые стаканы с чем-то красным. С утречка, наверное, портвейном разговлялись. Флинта же всегда интересовала только водка. Он даже уже знал, какая именно. Раньше он брал самую дешевую и всякий раз едва не блевал; но потом наткнулся на ту, что дороже всего на пару рублей, да зато пилась – куда легче, а этим обстоятельством пренебрегать не всегда было разумно, особенно в похмелье.
    Но все же он постоял на всякий случай с минуту, будто еще раздумывая. Продавец смотрела на него с упорством хищника, выжидающего добычу. Он даже подозревал, что она его запомнила (ежедневно и по нескольку раз он бывал здесь) и исподтишка посмеиваются: алкаш, мол.
    Ну и пусть!
- Сто ***- ой и… Нет, давайте сто пятьдесят ***-ой и еще сто, и стакан водички. (См. сноску 2)
- Полный?
- Да, полный стакан.
    Часто он брал половину стакана, но теперь рисковать было нельзя. Сблевать, потратив зазря деньги, но при этом сэкономить рубль на запивке – глупее не придумать.
    Пока наливали требуемое, Флинт, по обыкновению, осматривался. Было все до боли и до остервенения вокруг знакомо. Он пил в этой рюмочной уже шестой год и знал здесь каждую щель в стене. У него, конечно, было тут и любимое место, где пить – привычнее, легче (даже если и пил по необходимости). Нет, в других местах этого заведения Флинт тоже употреблял спиртное, но за тем столиком… Энергия, что ль, там лучше была, звезды гармоничнее сошлись…
    Стаканы глухо и стеклянно стукнулись о прилавок. Продавец назвала сумму. Она отличалась от уже просчитанной Флинтом заранее лишь на 15 копеек. Он не стал спорить. Да с похмелья – и не смог бы. Теперь – главное вернуть себя к жизни. Максимально возможное время – 15 минут. Через 15 минут полегчает. А потом – напиваться заново.
    Флинт сгреб три стакана и осторожно направился к «своему» месту. Столик был свободен. И вообще – было ни души. Даже те двое респектабельных засобирались уходить. Флинт поставил стаканы на чистый пластик утреннего столика и сам – опустился в стул, тоже пластиковый.
    Хорошо-о-о…
    Сколько таких же моментов утра было за последние дни… а сколько тут еще их будет… Если б не экзамен, можно было посидеть здесь подольше, посмаковать процесс… Он бросил короткий взгляд на стаканы и - передернулся… Организм все-таки уже порядочно отравился спиртягой. Вон, в голове кружение какое… В верхней ее части – будто что-то онемело и нельзя повернуться быстро в сторону. Поведет…
    Давление, что ль, падает… Опасно ведь…
    Плевать! Выпить и не думать! Думать можно будет потом, простимулированным мозгом. Тогда мысли смелее, менее подвержены экзистенции.
    Те двое ушли.
    Теперь стало и вовсе пусто, Флинт даже кашлянул, чтобы разрушить надвигающийся вал тишины; вал замер и на некоторое время приотступил.
    А теперь – что?
    Пить.
    Он поплотнее обхватил стакан. В другую руку взял газировку. Сегодня налили бесцветную. От водки на первый взгляд и отличить трудно, если не знать заранее. Наступил – момент Истины. Такие моменты наступали каждое утро в течение последних десяти дней, и, порой, неоднократно казалось: она, Истина, вот-вот явит свое простое и чистое лицо. Но до этого явления всегда не хватало одного глотка, всего лишь. Ощущалось: всего один раз проглотить давящую горечь – и будет Истина… но… глотки заканчивались, показывалось дно стакана, а Истина, бывшая совсем рядом, за одним глотком только, - так и не являлась. И отступала она, и пропадало опять ее неотчетливое простое и чистое лицо; пропадало – до неизвестного следующего раза.
    «Утром познав истину, Вечером можно умереть». (См. сноску 3)
   От перепоя, что ль?

    «Хорошо, что утром кофе с бутербродом…» - опять подумал Флинт, теперь уже нарочно, чтобы обмануть заранее свернувшийся в спазматический комок желудок, а затем – неторопливо и не очень большими глотками выпил все 150 из стакана. Отожмурил глаза и увидел – пустое дно (Истина на сей раз даже не побеспокоилась). Пить, в общем, было можно. Флинт тут же засунул в зубы другой стакан, с запивкой. Пошла, пополоскалась по полости рта и дальше, сладковатая жидкость, смывая со слизистой остатки спирта. 4-5 глотков и вот уже ни следа от него. Теперь – ждать. Скоро.
    Оранжевый свет электричества и пустые столики вокруг. Флинт сосредоточился на предстоящем дне. Так, через 40 минут он должен быть на экзамене. По крайней мере, подходить к дверям Университета. За это время совершить еще 3 вливания. Одно – уже на подхвате. Он дал себе на восстановление 4 минуты. И 1 – на питие. Потом курить на улице, но при этом – еще и совершать передвижение ко второй рюмочной.
    Громко ввалился кто-то в дверь. Оглушительно поприветствовал продавца надтреснутым голосищем по имени. Та ответила. Вал тишины нарушился и разлетелся совсем. И хорошо. Жизнь появлялась вновь.
    Флинт достал из пакета жиденькие конспекты по экзамену и попытался хоть что-то прочитать, но то немногое, что было в этой тетрадке, он давно заучил чуть не наизусть, а потому читать стало невыразимо скучно. Он убрал тетрадь. К тому же, истекли 4 минуты.
- А хорошо, что оттепель, - слышался во всю рюмочную тот же голос. – Я даже согласился б, чтоб вся зима такая была!
- Да, да… - невнятно отзывалась продавец.
    «С утра уже хорош, раньше меня поддал», - подумал Флинт и во второй раз взялся за стаканы. В правой – водка, в левой – газировка. Отхлебнул немного с левой руки, прополоскал рот и поднес – правый стакан к лицу.
    Пил зажмурившись, но прекрасно чувствовал приближение дна. Последние горькие глотки дались почему-то особенно трудно. Еще бы два лишних – и он точно сблевал бы. Но глотки, к счастью, закончились раньше, и он быстро залил противность внутри газировкой. Так, тут было теперь все выпито. А уходить не хотелось. Он всегда любил входить в рюмочные, но выходить – никогда. Впрочем, он еще вернется сюда. А теперь – нужно все-таки уходить. Если бы не экзамен…
    По заведенной традиции, свои пустые стаканы он ставил на прилавок сам. Нечего нагружать лишней работой других людей. Как только встал, понял: водка начала действовать. Кружение и зуд в голове поутихли, а в теле – даже какая-то доблесть появилась. Он поставил пустые стаканы на другой конец прилавка и вышел. Идти теперь было куда легче; это уже были не ритмичные движения нижними конечностями, но – вполне человеческие шаги. Шапка слегка сдавливала голову, но снимать ее Флинт не стал даже в рюмочной. Лень было. Отечность лица перестала ощущаться. Зажег сигарету. Пошел через кашу снега на вторую рюмочную. Маршрут, за шесть лет выверенный до мельчайшей моторики. Прежде Флинт завернул бы в компьютерный магазин рядом – поглазеть на ровные ряды разноцветных дисков, строгие формы мониторов и обтекаемые формы параллелепипедов «системников», но сегодня нужно было поторопиться на экзамен, а впереди – еще пара вливаний предстояла. Хотел идти побыстрее, но не стал; все равно сигарету нужно было до конца выкурить. К подходу ко дверям рюмочной как раз и успеется докурить. Вот и она. Нужно только за угол свернуть. Свернул. Открыто. На минуту Флинт остановился и докурил. Сигарета опустилась в урну. Флинт – шагнул в дверь.
    Перед глазами – ожидаемый вид; со вчера ничего не изменилось. Толстая продавчиха высилась за столом прилавка, с тем же настойчивым выражением, что и у ее коллеги по цеху, взирала на Флинта, не давала сосредоточиться.
    Впрочем, он и тут уже заранее знал; 150 лимонной и половина стакана газировки. Он и купил это, с удовольствием отметив, что расход финансов происходил по графику. Забрал стаканы с жидкостями желтого и оранжевого цветов (желтая – лимонная, оранжевая – газировка «Апельсин») и перешел за стойку в угол. Там было его любимое место в этой рюмочной. Поставил стаканы на стойку, но пить не спешил. Выпивка в первом заведении начала действовать и можно было не спешить.
    Флинт так и действовал – неторопливо. Достал и пересчитал оставшиеся деньги (да, все по плану), привычно пожалел, что их не больше, чем хотелось бы; привычно, опять же, пожалел, что не может взять котлету, иначе останется без вливания. (Тогда он еще не отказался от мяса, и котлета на закуску к лимонной и/или старке казалась в те утра – благоденствием.)
    И тоже – пока пустынно, посетителей нет. Но были. Вон, на стойке рядом: пустые стаканы, на бумажках засаленных объедки какие-то. Пожрать до конца не захотели. Эх, Флинту бы сейчас – хоть кусочек маленький. «Или купить бутербродик?» - подумал. Но не стал. Этот бутербродик - действительно с суффиксом –ик-, уменьшительно-ласкательным, зато стоит целых 5 рублей. Это ж 50 граммов водки можно купить «лишних». 400 граммов – это не одно и то же, что 450, а 450 и 500 – уже довольно большая разница, так и посреди 450 и 500 – тоже. 2 на 50 – уже 100… Короче, никакой бутерброд-ик он покупать себе не стал. Осмотрел (со стороны казалось: критически) стакан с лимонной и часто задышал, собираясь духом. Предстояло опустошить все содержимое с первого захода. Если сделать это с двух раз – возможно, будет сложнее; не всегда, где-то 50 на 50 выходило так. Вчера, например, вылил все в себя с первого раза (или это позавчера было?..). А сегодня…
    Флинт всунул в зубы стакан и, задержав дыхание, зажмурившись, стал высасывать жидкость. Она была холодноватой и пилась лучше, чем водка. Если б не цена, Флинт только лимонную и пил. Но легкость пития была обманчива, впрочем. Она с Флинтом по первости сыграла шутку, даже несколько – «шуточек». Сначала пьешь… пьешь… легко, и кажется, что можешь выпить еще и еще – за один присест. Но вдруг наступает миг, когда вся эта желтая спиртяга начинает восставать изнутри тебя и остановить ее – нет никакой возможности. Так что в лимонной главное – не обманываться и вовремя оторваться от стакана. Лучше оставить на второй заход, чем блевать неподалеку в снег. Она хоть и лимонная, а спиртовая, не 20% все же.
    Ага!.. Флинт так уже и понял. Питье вдруг стало глотаться трудновато. Прежде он изо всех сил стал бы впихивать в себя недопитое, но теперь - оторвался от стакана, выдохнул, задержал дыхание еще раз и быстро залил в рот порцию газировки. Приступ отторжения почти сразу прекратился, но все равно: где-то под солнечным сплетением вздулось и желалось вылиться через пищевод – наружу. Флинт задышал еще глубже, вентилируя внутренности от спиртовых испарений. Своего вида со стороны он не стеснялся: во-первых, уже пьян был немного для стеснительности; во-вторых, и почище виды в этих стенах виделись, и – по нескольку раз в день. Даже если б кто и зашел прямо сейчас сюда – не удивился нисколько; даже понял бы: утренний стакан – святое.

   Эту песню Флинт «скачал» из Internet еще весной. Случайно. На следующий день перечитал еще и еще. Что-то задело его в ней. Автор был Флинту не известен, он даже не стал вспоминать, с какого сайта взял этот опус. Сначала хотел стереть эту песню, но потом решил, что – всегда успеется. Стал даже зачем-то перечитывать почасту, пока, наконец, не выучил наизусть.

    Флинт задышал еще глубже, вентилируя внутренности от спиртовых испарений. Своего вида со стороны он не стеснялся: во-первых, уже пьян был немного для стеснительности; во-вторых, и почище виды в этих стенах виделись, и – по нескольку раз в день. Даже если б кто и зашел прямо сейчас сюда – не удивился нисколько; даже понял бы: утренний стакан – святое. Поймут. Поэтому дышал глубоко, почти не сдерживая сиплого хрипа курильщика из груди. На недопитое рядом не смотрел вовсе, чтоб не сблевать. Но знал: осталась там почти половина. Почти половина осталась. И нужно было выпить ее обязательно. Подумалось, что в данном случае это плохо – когда стакан наполовину полон.
    Нужно было переждать несколько минут. Ничего, график на чуть-чуть всего-то и перестроится. Наверстается. Даже если и припоздает, то минут на десять, не больше. Вряд ли в данном случае 5-10 минут решат судьбу. Как придется делать последнее вливание, если пить – уже стало трудно, Флинт не задумывался. Что толку задумываться, пить-то все равно придется, думай – не думай…
    А лимонная, прибавленная к водке, свое действие оказывать тоже начала. Отупляюще-тонизирующий эффект был.
- Aut Caesar, aut nihil, aut nihil… - сказал он себе шепотом.
    На полках виднелись бутылки разного характера. Вон, бутылка под «русский стиль», а еще есть квадратная. Под американский brandy.
    Какая разница между ними? Какая будет питься легче? От какой поутру будет тяжелее? Не поймешь, пока не выпьешь.
- Do or die!
   Флинт вернулся к своим жидкостям. В рюмочную кто-то вошел. По виду – мент, по одежде – нет. Какая, на фиг, разница! Все пьют. Все пьют! И даже менты.
    Он с решимостью самурая перед харакири схватил стаканы. И - остановился. Прислушался к себе, внутреннему. Тот, внутренний, был на самом деле спокоен и невзволнован, хмур. Он не разделял спешку. Поэтому Флинт помедлил. Вошедший стал вкусно жевать нечто рыбное, хрустя хрящиками. А из выпивки он взял 150 водки. Такие дозы Флинт уважал. Это не 50 портвейна. Если б этот любитель рыб взял еще 100, Флинт точно зауважал его. Но любитель не стал брать никаких еще 100. Он деловито доел рыбу и без перерыва – выпил свои 150. Странный метод: сначала закусывать, потом уже пить. Ну да, закусить ему больше нечем, вот он и не закусывает, сразу идет к выходу. Вот так, с ходу и без антрактов. Пришел, купил, выпил. Ушел. А Флинт здесь уже почти десять минут топчет грязь на полу.
- Aut nihil!
    И стал пить.
    Нормально прошло, улеглось. Вот что значит перерыв вовремя сделать. И даже не мутит внутри нисколько. Как родная – прижилась.
    Больше находиться тут Флинту резона не было. Да и задержался он, почти на десять минут теперь от графика отбился. Он схватил свой пакет и быстро вышел, почти, как давеча тот полумент. Хотел закурить, но, чтоб уж до конца ритуал соблюсти, зашел в соседний магазинчик. Он в том же доме находился, только дверь – слева. Когда-то он купил здесь маме килограмм шоколадных конфет (она очень любит сладкое, мама). Не купить ли сейчас чего – подумал. Но решил, что ближе к поездке домой – подумает об этом. Пока же нужно сдавать как можно больше предметов, чтобы…
- Чего-нибудь желаете купить? – спросила продавец. – Водочку, вон, только что привезли…
    «Чего это она о «водочке»? Неужели я таким алкашом смотрюсь?.. Купить сейчас конфет, ей назло».
- Да нет, я пока так, присматриваюсь…
- А… Ну, присматривайтесь.
    И стала своими делами заниматься – что-то там пересчитывать, переписывать.
    Нет, он, ничего, конечно, не купил. Денег – только на последнее вливание хватит. Прислушался к ощущениям внутри. Привычные до черта, скучные ощущения. Пьянь, блин, началась! Часто (в последние дни – чаще) хотелось начать вести абсолютно здоровый образ жизни всерьез. Первое – пить, конечно, бросить. И курить. Ходить на лыжах, бегать по утрам, «железки» снова начать ворочать…
    А что? А ведь можно.
    И оступился прямо на ровном месте. Ступня подвернулась. Что-то он совсем, что ли, пьян сделался. Хотя, не такой он на самом деле и пьяный. Экзамен этот еще чертов навязался! Кому он на фиг нужен, этот экзамен вонючий! Будто от смерти уйти поможет. Все, что не поможет уйти от нее в нужный момент, - не нужно. А уйти от нее – не сможет никто; значит, ничто и не нужно – на самом деле.
    Опять эти рассуждения подростка. Экзистенциализм Сартра не в этом. А подросток панкушного вида гордо и поверхностно (гордость поверхностна в суждениях) провозгласит:
- Все дерьмо!
    И в этом полупьяном вопле уложатся и Камю, и Сартр, и Лев Толстой, и «Курочка Ряба» - только не в зауми, не в размазанной по древу мысли. И не нужно вести никакую неподъемную войну ни с какими чудовищами разума. Они ведь, эти чудовища, рождаются не только во сне, а как бы и не наоборот даже: в трезвости да поисках являются они миру.
[CENSORED]
    А в чем тогда смысл сопротивления разума?
[CENSORED]
[CENSORED]

    А потом он шел по вязкой дороге – тем же путем, что и с час назад, но только в обратную сторону. Мутность неба вполне соответствовала мутности в голове. Он даже не думал об экзамене; то есть, конечно, думал, но – краем мысли, с откуда-то твердо взявшейся уверенностью, что сегодня он его – сдаст, что Что-то, что ведет его, поможет сделать и этот шаг, поможет преодолеть и этот барьер. Флинт, впрочем, подозревал, что за каждую вот такую «халявную» удачу он в будущем расплатится определенной неудачей, а потому предпочитал отдавать заранее этот процент, будто бы «договариваясь» с этим Чем-то. И, к тому же, подумал: не такая уж эта Ленка и красавица. Представил ее лицо, и оно показалось – со слишком уж широко расставленными глазами. Да, глаза у нее, действительно, широковато стоят друг от друга. Да и не получится все равно с ней ничего. Так что уж лучше экзамен сдать. Будет образование – будут и деньги, будут деньги – остальное приложится. Таких Ленок впереди еще будет!.. Наверное…
    До Университета оставалось – переход через светофор и еще сотню метров ходьбы. Как раз, когда Флинт подошел к светофору, зажегся зеленый. Пропустив нагло перевшую на свой красный иномарку, он пошел вместе со всеми. У самого Университета увидел выходящую оттуда девушку; она училась с ним на одном курсе. Поздоровались.
- Ну, как там?
- Да ничего, я сдала.
- На что?
- На «четыре».
- Не берет?
   Девушка помотала головой отрицательно.
- Блин, мне хоть «троечку»…
- Да ничего, не «валит».
- Списать реально?
   Девушка пожала плечами:
- Лучше бы самому…
- Ясно.
    Со стороны казалось: каждый хочет еще о чем-то спросить, да – не решается. Но это было не так; никто ничего спросить не хотел.
- Ладно. Еще увидимся.
- Ага…
    Девушка пошла дальше, довольная сданным экзаменом; Флинту же – только предстояло войти в ту аудиторию. Подтягивались ко входу и другие студенты, полузнакомые и вовсе не знакомые. Флинт влился в их непонятную толпу, с кем-то поздоровался. Кто-то – с ним.
    Дверь открылась, студенческая масса стала втекать внутрь здания. Через полминуты у входа было пусто и слякотно. Мимо ехали машины. Утро шло своим чередом.

Жизнь с ее явлениями можно уподобить сновидению, фантому, пузырю, тени, блеску росы или вспышке молнии, и представлять ее следует именно такой.
Будда. Алмазная сутра
Die dunkle Marchen