"Книга жизни"

(Литературная медитация.)

Intro

      Я давно не писал. Уже несколько месяцев. Да и лень мне теперь писать, вполне физически – противно. Как в свое время (да и по сей день) было противно и нудно «рвать железо» в грохочущем подвале «качалки». Когда лежишь на диване – хочется это железо «рвать» тоннами – подход за подходом, повтор за повторением… Чувствовать и знать, как неутомимо нарастают мышцы, как наполняются они кровью, силой… Но – едва берешь в ладони гриф штанги или гантели – уже заранее появляется усталость и нудное отвращение ко всему этому процессу. Вкуса от занятия не ощущаешь совершенно! И, впрочем, даже не лень это. Именно – нудное отвращение. Ноющее такое…

В литературе (как? Я уже себя называю литератором?.. Ну-ну…) – то же. Беру авторучку в руку, чувствую ее упругость во внезапно ставших такими корявыми и неловкими пальцах – и противен, нудно противен именно сам процесс написания. И не в недостатках идей или мыслей, оборотов и/или фантазии дело. А просто – противно. Буквы выходят из-под чернильного шарика кривые, неровно шатаются они среди клеточек… Вы же не видите этого, вы читаете печатный текст, а я, перепечатывая рукописи на компьютере, порой не могу разобраться в своем же почерке. Наверное, это оттого, что я долго писал совершенно не интересные мне вещи. Доклады, планы уроков, семинары, контрольные, лекции… Они нужны, эти вещи, но мне – абсолютно не интересны. А уж про дневник свой – и подавно говорить не приходится. Мой, и без того неровный, отвратительнейший почерк становится вовсе уродливым. Благо, редко перечитываю эти записи, а чужому в них и вовсе копаться нечего.

Или все-таки – лень?

Не знаю.

Да, впрочем, мне и жить-то лень; так же нудно и противно жить; сам процесс жития – бесконечно противен. Не ново, не ново… Ну и пусть. А что вообще ново?

Вертер, Печорин, Онегин, Райский… До чего все знакомо и тысячу раз передумано! Мозгу зацепиться уже не за что. Сгладились углы от частых соприкосновений к классике, скользят мысли, не удерживаясь за былую шероховатость идей. И сознаешь, до скукоты, что миру поведать больше нечего, что ему, миру, и без того надоело все, самому бы как-то прожить, не касаясь бредовых идеек. Но ведь даже и Ницше в своем мощном трактате – едва ли поведал что-нибудь новое. Любой мало-мальски мыслящий человек может и должен прийти к этим выводам. Иначе он не мыслит, но – лишь питается чужими идеями. Как объедками с барского пира, доедаю такие мысли - и я. Так называемые «прозрения».

Но писать потребность осталась. И вот – пишу. Все-таки пока еще – пишу. Еще пишу. Еще и еще.

Не бу

Хотел написать о своем недавнем SMS-романе (повесть, посвященная той девушке, находится в этой же тетради), но понял: не смогу. Пока – не смогу. Слишком свежа и кровоточит (с каждым днем все меньше и меньше) рана. Любое прикосновение к ней, пусть самое нежное, все еще вызывает боль. А писать это – и подавно невмоготу. Не буду. Со временем, может быть. Как спустя несколько лет решился все же слегка прикоснуться к рубцам прежних романов. «Евангелие от снега, или врата первые («Евангелие от Иуды») удалось завершить за месяц. Но сейчас – не могу еще. И вот - стараюсь быстрее закончить, дописать даже это вступление.

Она была за несколько тысяч километров, а я – попытался убедить и убедиться, что километры – не проблема для любви…

До чего она довела меня! Некоторое время я на женский пол вообще смотреть не мог, даже по телевизору! Отвращение – единственное ощущение, вызываемое при случайном видении их. Я всех женщин и девок ненавидел и был совершенно уверен, что женщина любить – не может.

Нет, не могу, не буду писать про это. (Так и хочется по sms-ной привычке написать «не бу» («ne bu»).)

Да и буквы опять – неровные выходят.

Уж я-то знаю…

Я проснулся среди глубокой ночи. Абсолютно темно вокруг, только напротив едва светлеет окно… Новолуние… Трудно сказать, почему вдруг я перестал спать. Скорее всего, во всем виноват привидевшийся сон. Только какой? ..Усилием воли и ассоциаций я попытался ухватить стремительно ускользающие остатки его, но… тщетно. Сон навсегда укрылся во тьме подсознательного и теперь, должно быть, радовался, там сидючи: вот, дескать, там уж меня не достать. Но мне было плевать: пусть себе.

Но не только сон был причиной пробуждения. Странное чувство наполненности кругом завладело мной. Это очень трудно уловить, но еще труднее описать. Представьте, что вы лежите в пустой ванной, и вдруг ее наполнили водой – мгновенно. Разница будет ощутимой. Только сейчас вместо ванной была моя комната, а вместо воды – мысли. Да, мысли. Я чувствовал их, они заполняли все окружающее пространство, став едва ли не материальными. Только вот я не мог различить ни одной. Неясное ощущение наполненности в полной тишине, будто гул, ропот, слияние множества негромких голосов… Невысказанные, но вполне реальные мысли; они гудели, шумели, не давали покоя. Мысли… мысли… мысли… Чьи они были – Бог знает. Но – не мои, кажется.

Да, я потом понял, с чем можно сравнить все это: с эфирными волнами. Они есть, они пронизывают пространство, невообразимо густой сетью опутывая всех и вся насквозь, но – ни единой волны невозможно было поймать, не имея приемника. Теперь представьте, что вы почувствовали эти волны. Не увидели, а – почувствовали. Но понять не смогли.

И это сравнение только отдаленно будет напоминать мое ощущение в ту ночь.

Впрочем, я снова уснул, сразу же, а утром, светлым и шумным, все было точно так же, как и прежде, без «волн», безо всяких необъяснимых ощущений; и я отнес пережитое ночью к послесонному состоянию своему.

Что ж, с месяц все текло своим обычным порядком – порядком, давно заведенным и так трудно изменяемым. Весь месяц я был занят покупкой нового холодильника. Точнее, ремонтом старого, а уж затем покупкой нового, поскольку в мастерской мне объяснили: лучше уж новый. Дня два я ходил понурый: холодильник… откладывалась на неопределенное время покупка давно вожделенного ноутбука. Но купил. Двухкамерный, раздельный, со всякими интеллектуальными системами и проч. Обмыл, как водится, покупку с соседом и…

…в ту же ночь проснулся опять.

Похмелья не было, только разве неприятная сухость во рту. Она мешала уснуть, и я решил выпить воды. Добрел до холодильника, достал бутылку «минералки». Холодная влага оросила наждак неба, и я одобрительно похлопал свой «Stinol» по белой массивной груди. Тот, будто отвечая, заработал, заурчал, зашуршал.

И в этот момент я вновь ощутил то самое, пережитое мной ночью месяц назад. Только не сразу все эти «волны», а – только одну из них. Один-единственный, но – в полной тишине – а оттого отчетливый, пучок «волн» мигом прорезал полутемное пространство кухни, и я замер: я услышал мысль! Она исходила – из холодильника. Не было слов, было что-то вроде общего понятия. «Stinol» жаловался, он никак не мог прижиться с новыми соседями; особенно сильно ему доставалось от раковины. Прежде именно она почиталась за самую-самую белую…

И это было мгновенным ударом. Но – не пропадало больше. Думая, что схожу с ума, что виной всему выпитая накануне водка, я бросился в постель и накрылся одеялом по самую макушку. Неясные жалобы холодильника снова ощущались, но теперь уже – ослабленные стеной. Мне было по-настоящему страшно! А вы бы как повели себя на моем месте? Сомневаюсь, что завели дружескую беседу с холодильником.

А потом – вся комната наполнилась мыслями вещей. Тут была и пепельница в виде слона, жалующаяся на то, что ее не вычистили с вечера; и телевизор в углу – ему ужасно нравилось стоять в паре с видеомагнитофоном; и ковер, дремавший, прижавшись к стене; письменный стол (его мысли были отрывисты и смешаны: то умное выскажет, то безобразное какое-то…); электронные часы на столе боялись не включить сигнал будильника вовремя; и даже одеяло, которым я накрылся, ища защиты, - тоже что-то там себе «думало»… Все, все, все вещи, каждая, без исключений, - имела свои «мысли», испускала собственные «волны». Но из-за их множества что-либо различить или уловить что-то отдельное не представлялось возможным; все слилось в общий фон, только подушка и одеяло, будучи к голове ближе всех, отчетливее всех «думали». Но такую чушь! Похоже, они были сплошь забиты моими снами и перхотью.

Опять же, повторяюсь, не было ни единого слова или фразы – лишь общие категории, понятия и ощущения. Чуть было не сказал: чувства. Но разве ж вещь может чувствовать?..

А говорить? – скажете вы.

Так они и не говорили! – отвечу я.

Ну а думать? Разве может вещь думать?

А вот этого я уже не знаю. Я оперирую в своем этом рассказе общепринятыми категориями и понятиями. В строгом определении, это были не мысли даже. А что – не сумею объяснить внятно. Поэтому просто продолжу.

Так вот, отчего-то пришла на память религия японцев – синтоизм. Каждая вещь имеет свою душу. А потом – пресловутый фэн-шуй. Всякая ерунда про энергетику и отпечатки информации на энергополе каждого предмета… Даже Вуду в этот момент выплыло из напуганного мозга: духи прячутся и живут в вещах, как мы – в своих домах.

Сорвал глупое одеяло, бросился вон с кровати. Только ступил на пол, как от самых ног до головы прорезало: полу было тепло под паласом, а самому паласу нравилось, когда по нему ступали, но больше всего он ждал, когда его начнут приятно убирать пылесосом.

Я рванулся к выключателю и щелкнул им. Ровный и очень яркий свет мигом вылился на всю комнату. И – тишина.

Нет, правда, полнейшая тишина! Без «волн» и « мыслей». И сразу все обрело привычно знакомые формы, стандартизованные разумом, и сделалось вполне объемным, разумным, твердым. Не без отчаяния, впрочем, я вернулся на кухню. «Stinol» уже перестал шуршать и не подавал никаких признаков мыслей. Все прочие также пребывали в своем привычном безмолвии.

Тем не менее, меня колотило в мелкой дрожи. Я сломал две спички, прежде, чем закурил. Даже подумалось: сигарете больно; она теперь завопила, должно быть.

Черт! Как глупо! Глупо ведь?!

Несколько крупных затяжек уняли дрожь. Появилось даже некоторое доблестное любопытство: что если выключить свет?.. Появится ли все это вновь?

И я выключил. Подошел к стене и – выключил. Темнота залепила глаза, но – ничего не происходило. С минуту я постоял с протянутой к выключателю рукой. Тлел сигаретный огонек, снаружи проехала машина. Все оставалось по-прежнему. Я зажег свет, затушил окурок и ушел спать при свете; решил, что все это из-за «паленой» водки.

Под ухом ударил вопль будильника.

Мигом я оказался на ногах и – чуть не вскрикнул от испуга! Полдень! Я на работу опоздал! Впервые за столько лет – опоздал! А потому совершенно не представлял, что соврать начальству и как себя вообще вести в таком случае. Решив сослаться на боль в желудке, я, тем не менее, начал собираться: ко второй половине дня появлюсь. Чертов будильник! Подвел меня! Я проверил таймер сигнала и был удивлен, что он установлен, как обычно, на 5.55. Вот это номер! А в магазине заверяли: японский, никогда не сломается…

А на кухне ждал еще один неприятный сюрприз: перестал работать холодильник! Купленный только что, новенький «Stinol» не подавал никаких признаков жизни. Я уж и электричество проверял, и розетку, и… все тщетно. Решив, что это все-таки не такая уж и беда (как-никак, на гарантии), хотел утешить себя кружкой кофе, но кофемолка страшно затарахтела, загромыхала зернами и – со страшной силой вышвырнула из наружу, разбив стеклянный колпак, едва не попав мне в глаза.

Это было уже слишком! Вне себя от злости и раздражения, я изо всех сил шваркнул эту дрянь о стену. Только осколки брызнули! И тут вспомнилась вчерашняя ночь.

- Ах вы сволочи неблагодарные, - покачал я головой вещам, - я же купил вас…

Но, ничего, конечно, не последовало. Ни «мыслей», ни даже холодильник не заработал. Кое-как одевшись, я поспешил выйти из дома. При этом немецкий дверной замок открылся только со второго раза; чему я, впрочем, почему-то ничуть не удивился.

На работе мне поверили, благо, я был на хорошем счету, так что никаких последствий мое опоздание не имело. Но весь день я старался выпытать у знакомых: не происходило ли с их вещами чего-нибудь необычного. Но нет, кофемолки ни у кого зернами не плевались, а часы исправно выводили своих хозяев и себя из состояния сна точно в установленное время. Немного успокоившись, я даже нашел случившееся забавным. Хотел даже рассказать коллегам, дабы посмеяться вместе, но… отчего-то не стал. Ограничился лишь замечанием:

- А у меня утром кофемолка сломалась…

На что, конечно, не получил ровным счетом никакой реакции.

Но уже поздним вечером, возвращаясь домой, стал смутно беспокоиться. И точно: еще со стороны парка увидел, как ярко освещены окна моей квартиры.

И даже мысли о ворах не возникло! Я уже знал, в чем, собственно, дело: просто вещи зачем-то вдруг стали пакостить мне. Взлетев пулей на свой второй, распахнул дверь (замок сработал сразу) и…

Свет при моем появлении – погас.

Тут уж мне точно сделалось не по себе. Это кошмар наяву. Ожившие вещи, ожившая квартира… Тут я понял, что сейчас за мной захлопнется дверь – и меня не выпустят отсюда.

Резко оглянулся: нет, дверь по-прежнему была нараспашку. Осторожно включил свет – сработало. Я несколько раз пощелкал выключателем – все работало, как и прежде. Черт возьми, да что происходит-то?!

Но все же разулся и осторожно прошел внутрь квартиры. Тихо, все обыкновенно. И осколки злосчастной кофемолки никуда не убежали – лежат себе тихонько на прежнем месте.

- Спокойно, это только водка и нервы, - сказал я себе вслух и повторил, - только «паленая» вчерашняя водка и нервы. Я за вещами ухаживаю, чищу их регулярно. У них нет причин обижаться на меня. Ну, иногда кто-нибудь взбунтуется, сломается, бывает…

Стоп! Что за чушь я в самом деле только что смямлил! Будто и в самом деле…

И в этот момент кухонный гарнитур, тот самый, купленный мной с превеликими усилиями и самоограничениями, такой удобный, идеально вписывающийся в обстановку не только кухни, но и всей квартиры, - со страшным грохотом ударился о пол. Зазвенело, бухнуло, посыпалось и разбилось все находившееся в нем и, кажется, многое из того, что было внутри. Я только успел отскочить – иначе задавило бы. А следом за ним – грохнулся о пол дорогой комод из цельного дерева. Я не стал догадываться, как это вдруг он упал, но – стремглав бросился к двери. Завопили возмущенные соседи, наверху залаяла собака.

Но дверь, конечно, не открывалась. Я замолотил в нее отчаянно, закричал что-то, а потом бросился к окну. Чуть не был пробит сорвавшейся люстрой; а уж книжный шкаф рухнул за спиной, когда я уже выбил стекло и вывалился наружу. Второй этаж, а ногу сломал.

Стоит ли говорить, что в квартиру я так и не вернулся. И вообще решил: как только выйду из этой психбольницы, проведу остаток жизни в пещере, отшельником сделаюсь.

И даже ложки с собой не возьму: вдруг по зубам ударит или даже в горло вопьется. Вам смешно – ну и пусть. Только вот когда ваш холодильник перестанет замораживать, а лампочка в торшере внезапно лопнет - отнеситесь к этому осторожнее. Пожалуйста. Уж я-то знаю…

xxx

Ну вот, и написал все-таки еще одну вещь. Тьфу ты, опять – вещь. Вещи, вещи. Они окружают нас повсюду. И мы обставились ими, и нас самих не различить среди них; похоже, тоже становимся вещами. И вот теперь продукт творчества – тоже вещь. Можно купить, можно продать, еще как-нибудь использовать. Но иногда вещи ломаются.

О чем сие, бишь? О засилии вещизма ли; или об опасной бездуховности технократического общества (у Гофмана, помните, в произведении?.. Робота уже от человека не отличают, даже сердцем не отличают. А мой недавний SMS-роман, кстати, что был бы он без этой маленькой коробочки с кнопочками, что лежит на столе?..); либо о пагубности накопительства частной собственности?

Chrysler

В то утро владелец агентства по продаже подержанных автомобилей Боб Орлянски, как обычно, появился в конторе раньше всех. Охранник лениво кивнул ему с другого конца площадки и продолжал разглядывание чего-то там на носке своего ботинка. Всем своим видом он будто и показывал: утро – как утро, ничем не примечательное и вообще – вряд ли что-нибудь в этом мире достойно вот этого пятнышка на моем ботинке, да и то, думаю вот: стереть его или оставить все как есть…

Орлански запер свой автомобиль – не очень новый, но прилично блестевший на утреннем солнце «Ford Focus-II» - и направился к ярко-красной коробке конторы. Но, не доходя до дверей ангара, заподозрил неладное. Еще издали было видно: все пять замков сорваны, а коробка кодового запора буквально выворочена наизнанку, удивленно смотря выпущенными кишками проводов в небо…

- Эй ты! – заорал Орлански и грязно выругался, не удержался, - иди сюда! – Он опять назвал скучающего охранника очень и очень грязными словами.

Тот возник из-за угла довольно быстро, удивленный, необычной выходкой босса.

- Это что?! – Орлански в ярости указал на развороченную коробку и сорванные замки.

Ничего не понимая, детина начал было оправдываться, что-то бормотать…

- Уволен! – Орлански даже затопал ногами от ярости.

Весь день ушел на то, чтобы восстановить разрушенный запор, перепроверить отчего-то не сработавшую сигнализацию и отревизировать товар. Ни один из двадцати девяти автомобилей, впрочем, не пропал. Решив, что воры (а в том, что это были именно они, а не просто хулиганы, Боб Орлански не усомнился ни на миг), видимо, хотели поживиться выручкой, все успокоились. Но выручку всегда забирал с собой сам босс, а потому агентство понесло минимальный ущерб от ночного взлома. Торговый день, конечно же, был сорван, а опросы персонала ничего не дали. Подозревали сначала охранника, но слишком уж грубо и нагло было сработано, так что вскоре и эти подозрения отпали. Несмотря на то, что этот малый клялся, будто за всю смену не только воров, но и даже «мыши летучей» не наблюдал на вверенной ему территории, его пришлось уволить. Все решили, что охранник просто отлучился по личным надобностям со своего поста, а утром по самонадеянности замки не проверил. Ну, вот и вляпался…

Но остался нерешенным вопрос о несработавшей, но находящейся в полной исправности сигнализации, к тому же подключенной к датчику теплового движения; так что ни одна живая душа не могла проскользнуть незамеченной…

Но на то она и техника, чтоб время от времени давать сбои; так что вечером все со спокойной совестью разъехались по домам.

Но наутро явившийся опять же раньше всех Орлански – вновь обнаружил замки сорванными, а коробку – разрушенной…

Он был в бешенстве! Он плевался ядовитой слюной и рвал за лацканы всех, кто подворачивался ему под руку; он яростно топал ногами, грохотал кулаком по столу и дверям ангара, краснел и потел и злобно выпучивал налитые кровью неистовства глаза. Тщетно. Вора опять не удалось уличить. Зато на этот раз острый глаз самого босса выхватил дополнительную деталь налета; а именно: был сдвинут на несколько футов белоснежный «Chrysler» - гордость продажной коллекции и самый дорогой автомобиль из всех имевшихся. Сомнений быть не могло: если в предыдущую ночь воры желали поживиться выручкой, то на сей раз они хотели угнать самый лучший автомобиль. Но и теперь не сработали ни охрана, ни сигнализация.

- Таких совпадений быть не может, - заявил босс, и через четверть часа охранника увезли в полицейский участок.

Орлански не сомневался, что последует и третья наглая попытка, и, не доверяя больше никому, втайне ото всех собственноручно установил видеокамеру прямо против «Chrysler’а». Спрятаться же самому для личной поимки злоумышленника – на это у босса не хватило смелости.

Да и кто из нас решился бы на подобный поступок?

Всю ночь Боб Орлански не мог уснуть. Наутро же он, сам не свой, оказался на работе гораздо раньше обычного. Само собой, все повторилось. Только злосчастный автомобиль теперь находился практически у самого выезда из ангара…

Совершенно теряясь в догадках, Орлански схватил камеру и, прильнув к панели видоискателя, включил воспроизведение. Но он никого не увидел. Точнее, увидел, но именно – никого. Белый широкий «Chrysler» вдруг тронулся с места и поехал. Но – сразу же встал – будто вкопанный. Поскольку Орлански просматривал запись в ускоренном режиме, он вернулся к этому месту и включил обычную скорость. Ну да, в час сорок два по таймеру, автомобиль вдруг мигнул на секунду фарами и медленно поехал. Сам собой! Из него накануне предусмотрительно вытащили аккумулятор и слили бензин, видимо, поэтому ворам и не удалось увести автомобиль совсем. Странно, что он вообще тронулся! Еще и фарами мигнул…

Но самое неприятное было не в этом. А в том, что как раз никаких воров не было видно! Никто не подходил к автомобилю и не выходил из него (Орлански прокрутил запись до самого конца и даже увидел самого себя, входящего в ангар, но больше – никого. Как ни вглядывался он в видоискатель, но даже и малейшего намека на присутствие кого-то живого не обнаружил. Совершенно. И за рулем никто не сидел.

В конец озадаченный и удрученный, он решил самолично понаблюдать за автомобилем. И, поскольку теперь все без исключения были под подозрением, Орлански никого не поставил в известность относительно своего плана. Сделав вид, что уезжает домой, он оставил свою машину на стоянке, а сам вернулся в агентство и укрылся в ангаре. Предстояло самому распутать это странное дело. Не то, чтобы он не боялся, но ведь и выходить из своего убежища отнюдь не собирался. Решил в случае чего вызвать полицию по сотовому.

И вот стемнело. Минула полночь. Было тихо и темно. Изредка снаружи покашливал охранник; его нарочито громкие шаги то удалялись, то приближались… Орлански решил, что, видимо, в эту ночь никто не рискнет совершить взлом и даже подумывал: а не заснуть ли в этом самом «Chrysler’е», для бравады, так сказать…

Он посмотрел на часы. Половина второго. Нет, еще можно подождать. Когда же он взглянул на них опять, было ровно сорок две минуты. Как раз в это время вчера…

Яркой вспышкой резануло глаза, заставило зажмуриться. Это зажглись фары «Chrysler’а». Этого-то Орлански и ждал! Не владея собой совершенно, он выбежал из укрытия и взревел во всю мочь:

- Вылезай из машины, поганец!

И направил на автомобиль зажигалку в виде пистолета.

Потом он и сам удивлялся собственному поступку: совершенно не подумав о безопасности, попытаться в одиночку, силой только одной зажигалки задержать вооруженного, быть может, преступника… Но в том-то и дело, что о безопасности он тогда и не подумал. Просто выбежал – и все. Нервы, наверное, не выдержали.

В кабине темнел неясный силуэт человека.

- Выходи, урод! – рявкнул Орлански. – Убью!

- Ну уж и убьешь, - скептически проскрипел незнакомец.

При ближайшем рассмотрении его лицо оказалось очень бледным и до невозможности исхудавшим, так что трудно было даже различить возраст. Черные вмятины глаз уставились будто сквозь угрожавшего ему человека. В этот момент пронзительно завыла сигнализация – с опозданием, но сработали тепловые датчики движения. В ангар ворвался ошарашенный охранник со вскинутой винтовкой.

- Эй! Эй! Это я! – прокричал Орлански.

Он повернулся к автомобилю. Там никого не было. Как же так!

Обыскали весь ангар и офис. Безрезультатно. Ничего не показала и видеозапись. «Chrysler» сам собой мигнул фарами (и это – при отсутстыующем аккумуляторе!), а потом Орлански выбежал. И охранник. Но, как ни вглядывались, никого в автомобиле так и не увидели.

Подозревая, что здесь какой-то очень необычный подвох, Орлански повторил засаду, но сигнализацию при этом отключили.

Ровно в 1.42 вспыхнули фары, появился силуэт в салоне, а затем автомобиль дернулся с места.

- Стой!

Зажигалка опять направлена в черные ямы глаз этого бледного человека.

- А ты наглец, братец, - заметил Орлански не без любопытства, - только автомобиля тебе не видать. Так и быть, я позволю тебе уйти, если расскажешь, как тебе удается проникнуть сюда. Слабые места безопасности мне важнее, чем поймать засранца вроде тебя.

Незнакомец помолчал, потом сдавленно хрипнул:

- Я привидение.

- Как это! – не понял Орлански.

- Вот так, - буднично пояснил бледный незнакомец, - привидение. – И продолжил. – Я умер.

И он вдруг исчез. Орлански просто перестал видеть его – и все. Пустое сиденье. Но тот возник снова, уже в другой машине:

- Эй, я тут. Теперь веришь?

Боб Орлански подумал, что сходит с ума. Такого не могло быть, но… было. Пытаясь хоть немного осознать происходящее, он молчал; да и что тут скажешь… Но призрак помог разрешить вопросы. Так же буднично, даже устало, он пояснил:

- Мне нужен твой автомобиль. Именно этот, именно белый, именно «Chrysler».

- А кофе тебе в ванную не принести? – удивился откровенной наглости Орлански.

- К чему мертвецу кофе, - грабитель, кажется, пошутил.

- Привидение? – тоже осклабился Орлански. – А замки зачем ломать? Исчезни и появись по ту сторону двери.

- У вас замки в форме креста расположены. Я могу материализовать себя и повлиять на окружающее, если очень захочу и сконцентрирую волю. Как, впрочем, и вы, материальные существа, можете повлиять на тонкую реальность, только вы этого не очень сильно желаете. Материальные заняты материальным.

- Скажи-ка! Как же ты сильно хочешь эту машину! Даже в приземленность нашу бренную вернулся. Ну а кодовый запор зачем ломал? Он тоже крестом тоже, что ли?

- Не знаю… - незнакомец задумался, - не могу через него пройти – и все тут. Должно быть, дело в коде, какая-нибудь мистическая комбинация цифр. Ну а потом только – уже и сквозь дверь. Да, и автомобиль – хоть он и не на ходу, можно мыслями двигать. Мысль гораздо сильнее, чем кажется. Уж поверь мне!

- Да я верю, - Орлански и вправду начинал верить словам этого загадочного грабителя. К тому же, он только что исчезал… - только вот к чему тебе именно этот «Chrysler» понадобился?

- Я подарю его.

- Интересно, - удивился Орлански, - и кому же? Очаровательному привиденьицу в короткой юбке? Скажите, пожалуйста, какие мы…

- Станешь таким. Год уж как умер, многое передумал, многое понял, научился многому…

- Как кодовые замки срывать мыслями.

- Напрасно, напрасно, - призрак (а Орлански уже почти уверился в призрачность своего собеседника) исчез и вновь возник внутри «Chrysler’а» - я же не для себя. И все равно угоню, я все равно угоню этот автомобиль.

Скрипучий голос его повторил с твердой уверенностью, что так оно и будет:

- Мне нужен этот «Chrysler».

И Орлански понял: этого автомобиля он в ангаре рано или поздно он не увидит, так что лучше побыстрее продать. Но опять поинтересовался:

- Но зачем?!

И спохватился:

- Ах да, подарить! Кому же, все-таки?..

- Хорошо, - проскрипело привидение, - я расскажу свою историю. Тогда, может, станет понятно.

И начал рассказывать. Бесстрастно и ровно скрипел он, неподвижно уставившись в сумрак за лобовым стеклом. Может, это только темнота… Но порой Орлански казалось, что губы у призрака перестают двигаться.

- Меня зовут… звали… Рик Зомбони.

История, рассказанная Риком Зомбони владельцу агентства по продаже подержанных автомобилей Бобу Орлански.

Меня зовут… звали… Рик Зомбони. А ее – Кэт. Мечта, а не подружка! Огонь! Не стану ее описывать. Зачем?.. Скажу только, что влюбился в нее сразу и безумно.

Несколько дней не решался подойти, но потом случай представился. Мы познакомились. И наступили дни, полные сказочного состояния и… ожидания. Не знаю, впрочем, ожидания чего, трудно объяснить это состояние… Казалось бы, было все, нужное для полного счастья; тем не менее, ощущение чего-то, еще не свершившегося, не оставляло почти ни на минуту. Нет, бывали и дни, когда это отступало, и тогда не было человека, счастливее меня. В остальное время полному счастью мешало… ожидание. Настороженное ожидание… Что-то должно было вот-вот произойти и – никак не происходило.

С Кэт было хорошо. Великолепная девушка! И не она подавала какие-либо поводы к этому тягостному ожиданию. Она вообще ни о чем не подозревала. Как-то я осторожно завел разговор на эту тему. Она даже не поняла, что я от нее хотел. Нет, Кэт тут была не при чем.

И, тем не менее, я понимал: дело как раз в ней.

Но дни шли, недели… Четыре месяца… Ничего не случалось, ничего не происходило, и это ощущение стало притупляться. Казалось бы, вот тут и начаться настоящему счастью! Но именно в это время с Кэт и стали происходить необъяснимые вещи. Необъяснимые, с точки зрения безумно влюбленного человека, так как не один товарищ пытался открыть мне глаза. Конечно, все эти игнорирования моих звонков, подчас откровенное бегство от меня, предлоги, причины (самые разные, порой, до слез трогательные), неохотные оправдания… да и вообще… - все это было настолько очевидным, что в конце концов и я, безумно и бездумно влюбленный, отупевший от своей страсти, стал приходить к горькому, но неумолимому и единственному выводу: Кэт больше не любит меня.

Как водится в подобных случаях, я начал противоречить самому себе: с одной стороны, всячески выискивал признаки измены, но с другой – отбросив последние капли логики и разума, оправдывал ее поступки сам и охотно верил оправданиям. Справедливости ради стоит сказать, что два раза я пытался поговорить самым решительным образом; Кэт же уходила от ответа, делала вид, что не понимает меня. Я боялся потерять ее. А потому, когда она вдруг разозлилась во время третьей моей попытки выяснить отношения, я – отступил. В конце концов, сказал себе, что до сих пор она не ушла, надо дать ей время разобраться во всем и в самой себе, в том числе. Утешался мыслями: этот кризис временный, он пройдет, все вернется. Я что-то читал о кризисах в любых, даже самых безоблачных, отношениях; но, как известно, у кризиса только два исхода – либо выздоровление, либо смерть. Старательно прогоняя мысль о том, что Кэт может уйти (такое просто не укладывалось в моей бедной влюбленной голове!), продолжал ждать. И уже таким смешным и надуманным казалось бывшее прежде таким серьезным – то ощущение неясного ожидания. Я был готов на все! На все – только бы она не уходила!

Я даже стал реже встречаться с ней – чтобы не надоедать, не раздражать. «Поднадоел, бывает… - говорил себе, - нужно дать соскучиться». И однажды пропал на целую неделю. Неделя без нее! Какой кровью далась мне эта неделя – один Господь знает. Я не звонил, но, тем не менее, проводил все вечера у телефона в ожидании одного-единственного звонка; не ходил даже в тот район, где жила она. Но – Кэт не забеспокоилась, не позвонила, ни разу не поинтересовалась о причинах моего отсутствия. В конце концов, может, я заболел или… или вообще под грузовик попал и уж как несколько дней лежу на кладбище! Но похоже было на то, что она даже радовалась моему отсутствию. Стало ясно: она тяготилась мной в последнее время.

Так утверждал разум; сердце же ныло обратное. Всякое, оправдательное, обнадеживающее… И, конечно, я позвонил первым. Утром. Решил, что поступил нехорошо, что, быть может, она там извелась вся, ожидая меня, и только чувство собственного достоинства мешает напомнить о себе первой. Не забыв, впрочем, что в прежние времена, стоило мне припоздать на четверть часа, как сотовый начинал захлебываться звонками…

Я позвонил.

- Куда потерялся? – поинтересовалась она, но – как-то бесцветно.

Только мне этого было достаточно: она – заметила мое отсутствие! Она – спросила все-таки! Сердце заколотилось бешено.

Сославшись на болезнь, хотел договориться о встрече на вечер. Она сказала, что занята. (Прежде в подобных редких случаях следовало множество извинений и подробное описание причин…)

- Занята?.. – я был озадачен. – А завтра?

- Посмотрим. Ой, мне звонок на параллельной линии.

И сразу положила трубку. Гудки оглушили меня. Вот так. Вот и все. И будто не было недели отсутствия. «Мне звонок на параллельной…» А разве мой звонок не важнее?! Ожидал, что, быть может, Кэт перезвонит, но минул час, и – даже сотовый молчал.

Плюнув и разозлившись на все, я решил все-таки поехать к ней сегодня же. В конце концов, имел на это право!

И поехал.

Боже, как же это паршиво – следить за кем-то! Тайком, скрытно, чтобы не увидели, не уличили… Вдесятеро паршивее – за любимой. Но я проследил. И видел, как вечером она вышла из дома, как дошла до угла, и как там ее посадил в дорогущую машину какой-то урод в синем костюме.

Ну, что я мог сказать на этот раз в ее оправдание?

Оглушенный, вернулся домой и пролежал в кровати до утра, почти без мыслей и без сна. Потом забылся…

А утро вернуло способность думать и принимать решения. Я поехал к ней. Дрянь! Она обвинила меня в безволии, бедности и подлости. Особенно корчила оскорбленную жертву по поводу моей слежки. В конце концов, объявила, что новый ее любовник собирается купить ей белый «Chrysler» по поводу месяца их знакомства. Месяц! А я и не знал.

- Но мне-то почему не сказала обо всем сразу?!

Она только повела плечом в ответ.

Конечно, это был конец. Конец всему. От мечты трудно отказаться, и порой человек доходит до крайности только для того, чтобы затем встать пред неизбежностью краха; прекрасно сознавая тщету своих усилий, уперто идет он дальше, затрачивая подчас колоссальные усилия и принося в жертву многое, по-настоящему дорогое, лишь для того, чтобы упереться в давно ожидаемый тупик и там в безволии опуститься на землю… И ведет, толкает, заставляет его двигаться к этому тупику – мечта. Желание во что бы то ни стало осуществить ее. Некоторые называют это благородством, я теперь – глупостью.

Зато, когда тупик все же наступает, наваливается страшная тяжелая пустота. Я своей пустоты не выдержал. Включил газ и принял снотворное с алкоголем. Я не проснулся.

Вы спросите, какие у меня потом были ощущения? Но я не смогу ответить на этот вопрос. Не было тоннеля, не было Чистилища – ничего не было. Когда умер во сне, было похоже на то, что сон продолжается, и мне, признаться, до сих пор кажется, что всего лишь сплю. Только сон очень подробный и долгий.

Да, все верно описывают вернувшиеся: я видел свое тело со стороны, сам же висел на некотором отдалении от него (мне это сначала приснилось, а потом сон не закончился); видел, как обнаружили меня; видел свои похороны (напрасно искал среди пришедших Кэт); потом летал, ходил по городу, никем не видимый, проходил сквозь стены и двери и ждал, что вот-вот меня - позовут. Нет, не позвали. Я так и остался в этом мире живых. И понял: у меня тут незавершенное дело, оно держит и не дает уйти. А еще держит – любовь к Кэт. Грустная, щемящая, до невыразимой тоски в сердце любовь. Даже мертвый, я продолжал любить ее. А незаконченное дело – это вот этот белый «Chrysler», в котором я сейчас сижу. Я искал его долго, мне нужен был именно белый «Chrysler». За время поисков многое стало понятным, многому научился. Например: если чего-то очень захотеть, можно и одной мыслью материализовываться и действовать на материальные предметы. Впрочем, я повторяюсь…

Теперь я нашел и не отступлюсь от своего, как бы вы этого ни захотели. Если не отдадите мне автомобиль сами, я все равно угоню его. И подарю Кэт. Моей Кэт, моей огненной девушке, которую все еще люблю до безумия. И только тогда, надеюсь на это очень, меня позовут, и наконец-то я успокоюсь навеки.

xxx

Ну как? Не убедительно? «Надумано и сентиментально», - уже слышу в качестве откликов.

Что же, дело ваше – думать по-всякому. Но теперь-то победа духа была. Победа духовного над материальным все-таки свершилась. Или все-таки – материального блага над духовным и признание бессилия последнего? Или путь к материальному через нематериальное? Или достижения бессмертия посредством как раз таки материального? Путь бездуховного духа к плотскому путем сублимирования духа в желаемое?

Победа расстояния и физических преград духовным, но – посредством материального блага.

Или как?

И случилась ли победа? И чего над чем?

А любовь тут при чем?

Не убедил? Ну, тогда вот вам еще одна история.

Кибернетическое пространство

999

В двадцатые годы XXI века появилась новая компьютерная игра под названием «Книга жизни», которая произвела настоящую революцию в мире компьютерных игр. Такой реалистичной графики, такого правдоподобия и реалистичного быстрого синтеза мир еще не видел. Создателям игрушки каким-то непостижимым образом удалось взять ключи к наиболее темной части человеческой души – инстинкту смерти. Характерной чертой для «Книги жизни» являлось то, что человек, хотя бы раз пройдя один уровень игры, не говоря уже о том, что победил, через некоторое время становился похожим на маньяка, который не убивал и не насиловал, но проявлял неосознанную им самим агрессивность. Эти люди не могли даже спокойно ходить по улице – им казалось, что их жизни постоянно что-то угрожает; не могли спать – мучили кошмары; не могли что-то делать вообще – сильные головные боли (иногда с галлюцинациями) почти не проходили. В конце всех этих мучений человек часто попадал в психиатрическую лечебницу.

Через несколько лет после начала выпуска игры, врачи забили тревогу; «Книга жизни» совершенствовалась с каждой новой версией, а симптомы тем временем становились все серьезнее. В конце концов, «Книгу…» запретили, создатели едва не разорились, все экземпляры дисков с игрой были уничтожены.

Но осталось еще несколько CD, которые хранились – один – у создателя игры, два же других – неизвестно, где.

888

Ральф Шелманн был удивительный человек. Это проявлялось в его тяге к компьютерам и вообще ко всему, что было хоть каким-то образом связано с компьютерными технологиями. «Пообщавшись» однажды с примитивным компьютером «LapTor200», он загорелся идеей купить себе нечто подобное. Вначале это была старенькая модель «Gateway 2000 FW», а потом, когда удалось скопить денег, - современная машина «голубого гиганта»2. Года через три после такого знаменательного события Ральф стал вторым вице-президентом своей компании; и вполне логично было предположить, что, вслед за повышением по служебной лестнице, последует и значительное продвижение в зарплате. Так оно и случилось. Это дало возможность Шелманну приобретать все новые и новые, совершеннейшие программные средства и новейшее «железо». Новым другом для Ральфа вскоре стала супер современная модель «Forte Spar» Более мощной машины практически не существовало (за исключением, может быть, военной и космической технологии). «Железо» Шелманна было нашпиговано всевозможнейшими «наворотами» от мультимедиа- и лазерной технологии.

Все бы хорошо, но Ральфу постоянно чего-то не хватало. Несмотря на то, что его технике позавидовал бы любой компьютерный фанат, Шелманна имеющееся не удовлетворяло. Он постоянно искал нечто новое, более совершенное и не упускал ни одной новинки на компьютерном рынке. Квартира его превратилась в склад программного обеспечения и «железа», порядочная часть из которого, впрочем, была не нужна ему и благополучно пылилась себе в упаковках. А Шелманн все чего-то искал и искал…

И, наконец, нашел.

Какой-то компьютерный торговец продал ему за совершенно бешеные деньги некую игру, которая, по словам самого торговца, была способна полностью заменить реальность; особенно, если играть с «виртуальным шлемом» нового поколения, который можно было приобрести у него же. Суть шлема заключалась в том, что электрические импульсы, исходящие от мозга, поступали в специально выделенный канал, а затем в процессор шлема. Если нужно было, например, пошевелить пальцем, стоило лишь подумать об этом, как второе «компьютерное Я» шевелило этим пальцем. Необходимым условием действия шлема также являлась полная неподвижность игрока. В противном случае импульсы не распознавались. Неподвижность же обеспечивалась введением в организм специального транквилизатора, действие которого каким-то образом прекращалось в момент окончания игры.

Сама же игра носила вполне «квестовое» название – «Книга жизни».

777

Фред Гарвин пришел домой в очень хорошем расположении духа: опять удалось сбыть эту «Книгу жизни»! Покупателя даже не остановила цена. Теперь оставалось установить по Сети компьютерный адрес покупателя – и можно будет поразмять свои виртуальные конечности. Новичку, конечно, не пройти и первого уровня сразу, а для победителя, коим являлся Фред, победить даже всю игру – не составляло большого труда. Ведь он знал там любые уголки, каждый секретный камешек.

…Фред включил компьютер и запустил «паука» для поиска пользователя игры «Книга жизни». Несколько попыток ответ был отрицательным, но потом Сеть выдала искомое. Некий Ральф Шелманн, второй вице-президент крупной компании по производству бытовой техники.

Фред надел шлем и вставил диск с «Книгой…». Это была последняя копия игры, так как все экземпляры были уничтожены почти пятнадцать лет назад…

666

Ральф лежал на диване с шлемом на голове. От шлема тянулся тонкий кабель, соединявший его с компьютером. Тело Ральфа было неподвижно, только прерывистое дыхание вырывалось из груди. Что видел он?

…Перед ним простиралась широкая долина, сплошь усеянная человеческими костями. Небо было отнюдь не голубое, но какое-то фиолетово-красного цвета. Звучала тихая музыка, нагнетающая тревогу. Ральф держал в руках небольшой пистолет; на ногах были крепкие десантные сапоги, на голове – красный берет, руки – в черных кожаных перчатках; на поясе висел огромный нож в коричневых замшевых ножнах. Остальной костюм составляли куртка и брюки цвета хаки.

Немного странно, но пока ожидаемых врагов поблизости не было. впрочем, вот один из них! На Ральфа надвигался огромный волосатый монстр с бронзовой секирой в косматых лапищах. Ральф поднял пистолет и выстрелил. Монстр издал оглушительный рев и упал, подняв тучу коричневатой пыли и крошки. Из груди чудовища небольшими мерными фонтанчиками была алая кровь. Шелманн осмотрелся и, не заметив кого-либо еще, побежал дальше. Вскоре на горизонте показались скалы. Они приближались неестественно стремительно, и вскоре Ральф уже стоял у подножья одной из них. Шелманна с самого начала поразила глубина графики в игре. Вот и теперь – скалы выглядели совсем настоящими. Ральф снял перчатку и поднял камень. Невероятно! На ощупь камень был шероховатый и даже немного теплый! Такого Шелманн точно не ожидал. Он наклонился, чтобы сорвать какое-то чахлое растение, и это спасло ему «жизнь». Послышался стук прямо над головой и посыпались обломки камней. Он поднял глаза и увидел, что в скале торчит невероятных размеров стрела. Кажется, арбалетная. Ральф быстро огляделся. Неподалеку стоял все такой же волосатый выродок и перезаряжал свое средневековое оружие. Шелманн поднял пистолет, но раздался короткий свист, и он увидел, что из груди уже торчит массивное оперение. Кровь захлестала на камни, и Ральф ощутил ломящую боль, затем - необыкновенную слабость и упал. Последнее, что он видел в этом мире, было фиолетовое небо и на его фоне – окровавленное оперение стрелы.

555

- О Господи, - прошептал Шелманн, уже сидя на диване, обхватив голову руками, - неужели такое возможно!.. Нет, это не сон, это не сон…

Он схватил блестящий диск с игрой и долго смотрел на него, не в силах поверить, что какая-то смесь пластика, стекла и металла способна нести в себе целый мир, где он только что побывал.

- Нет, это невозможно… Понадобилась бы колоссальная память, плотность записи, более мощные процессоры… Да и диска одного недостаточно… Нет, не знаю…

Шелманн вдруг осознал, что хочет – туда. В этот придуманный кем-то мир под сиреневым небом. Кибермир уже тянул Ральфа в себя, и ему вдруг стала противна окружающая его реальность. Он с презрением посмотрел на разбросанные повсюду лазерные дискеты. Все, что было на них, - настолько примитивно, что сделалось даже стыдно за то, что он когда-то пользовался ими. Взмах руки – и дискеты полетели в разные стороны.

Зазвонил телефон. И телефон был сейчас противен и тотчас же разбит о стену. Шелманн схватил таблетку транквилизатора, торопливо сунул ее в рот, надел шлем, вспомнил, сорвал шлем, вставил игру в дисковод, загрузил, вновь нацепил шлем и со вздохом повалился на диван. Транквилизатор начал свое действие.

444

…Та же долина, полная костей, то же небо, та же музыка. А вот и знакомый монстр с секирой. Ральф подпустил его ближе и, когда зверюга подбежала, замахнулась, - врезал ей сапогом в челюсть. Захрустели виртуальные кости, и Шелманн еле успел отпрянуть от тусклого лезвия; потом выкинул руку с пистолетом и выстрелил. Монстр свалился, Ральф побежал дальше. Тут ему в голову пришла озорная мысль: а что если пойти в другую сторону? Что там будет: снова скалы? Он резко развернулся.

Вскоре показался небольшой домик с покосившейся крышей. (Многовариантность игры вселяла надежду на ее нелинейность.) Подбежав ближе, Ральф увидел, что дверь домика приоткрыта. Он подошел к окну, но ничего, кроме собственного отражения, в запыленном стекле не увидел.

Шелманн вскинул пистолет и подошел к двери, тронул ее. Дверь скрипнула. Он вошел в дом. Не успел как следует осмотреться в полутьме, как у носа прогудело толстое лезвие ножа. Прямо над ним нависла двухметровая громада черного монстра. Ральфу стало по-настоящему страшно. Он выпустил в брюхо гадине пять или шесть зарядов, и только тогда эта двухметровая масса завалилась набок. Он выстрелил по окнам; раздался звон стекла, и в комнате стало светлее.

…Внутри все было крайне неряшливо, в грязи и паутине; но – далеко не пусто. За столом сидели еще три монстра и что-то усердно лакали из чашки, а под потолком болтался подвешенный за руки человек.

Заметив Ральфа, монстры прекратили жрать и потянулись к копьям у стены. Одного Шелманн уложил двумя выстрелами – наповал; второй попробовал спрятаться за шкафом, но не успел… Третий же сорвал с потолка висевшего человека и поднял в когтистой лапе.

- Я прикончу его, - прохрипел, - если не уберешься.

…Связанный лежал и не двигался. Ральф же не знал, что с ним делать: убить или развязать. Он знал, что в играх встречаются подобные жертвы; иногда они могут рассказать что-нибудь полезное, иногда дают артефакт, но бывает, что и толку от них нет никакого. Все же решил развязать человека.

333

…Фред оказался в давно знакомой ему долине. Он долго смотрел вслед удалявшемуся Шелманну и усмехнулся: прыткий, побежал даже. Когда тот скрылся за горизонтом, Гарвин тоже двинулся в путь. Остановившись перед домом, заглянул внутрь разбитого окна. В комнате среди убитых монстров сидел Ральф и разговаривал с освобожденным стариком. Сейчас тот расскажет историю страны Аргонии, доложит, что однажды на нее напали какие-то неведомые волосатые воины, а затем начнет умирать. Делать он это будет долго и противно, изрыгая кишки и проклятия. В конце концов, все же умрет, но успеет сообщить, что для победы над монстрами нужно отыскать так называемую Книгу Жизни, успеть прочитать три заклинания из нее – и все. Затем расскажет, где эта книга хранится.

А потом… Потом Ральф выйдет из дома, и он, Фред, выпустит в него очень много пуль. Концентрация транквилизатора в крови увеличится, вирус, записанный в программу Гарвином, начнет действовать, и Шелманн умрет, но не виртуальной смертью, а – самой настоящей. Потом Фред даст убить себя какому-нибудь дурацкому монстру и выйдет из игры, заберет диск и продаст его очередному фанату виртуальной реальности…

Фред опять заглянул в окно. Старик уже корчился на полу. Ральф склонился над ним. Вот старик испустил последний хрип, и Шелманн встал, чтобы выйти из комнаты. Фред усмехнулся и скрылся за углом, держа пистолет в обеих руках. Он весь напрягся, когда Ральф вышел: кто знает, кто из игроков останется навсегда лежать на этих компьютерных камнях, корчась в судорогах у своего компьютера. Вирус-то может подействовать и на своего создателя… И это, впрочем, нравилось Гарвину.

Когда Шелманн повернулся спиной к той стороне дома, где спрятался Фред, тот сделал глубокий вдох и хотел было выскочить из своего укрытия, но что-то твердое очень больно уперлось в спину, прямо между лопатками. О черт!!! Как он мог забыть про этого зеленого карлика с луком! Гарвин зашатался и от слабости упал на камни. Все!

…Через несколько секунд он очнулся в своей комнате, досадуя, что допустил такую глупую оплошность.

222

…Ральф вышел из дома старика в раздумье. Что делать теперь? То есть, он знал, что нужно делать, но не знал, как. Куда идти теперь? Внезапно услышал негромкий свист и инстинктивно отпрыгнул. То, что он увидел, удивило его: на земле истекал кровью человек в таком же, как и у него, десантном костюме и с таким же пистолетом в руке. Через несколько секунд человек растаял, будто и не было никого. Из-за угла выбежал зеленокожий коротышка с огромным луком, готовым к бою. Шелманн отпрыгнул в сторону, и стрела просвистела мимо. В следующую секунду неудавшийся лучник уже лежал с простреленной грудью.

Шелманн медленно подошел к тому месту, где недавно лежал человек. Но там даже трава не была примята. Может, это просто не было предусмотрено программой, но все равно – странно… Не зная, что и подумать, он минут пять стоял молча, а затем, ориентируясь по наручному компасу, не весть откуда взявшемуся, пошел на север, где, по словам старика, должна была храниться Книга.

Когда он шел, приятный женский голос сообщил, что первый уровень игры пройден, начинается второй.

111

Гарвин торопливо проглотил транквилизатор, надел шлем и в крайне возбужденном состоянии погрузился в кресло. Через минуту он оказался все в той же долине, порядком ему надоевшей, и, не теряя время, побежал в сторону дома. Зеленого карлика, валявшегося у двери, он с яростью пнул, сломав тому шею. Теперь – вперед, на север! Фред быстро преодолел барьер второго уровня и пошел теперь осторожнее. По дороге то и дело попадались трупы монстров, а значит, двигался он в верном направлении. Недалеко от причудливо раскинувшегося дерева он присел и откинул потайной люк прямо в земле. Там должна была находиться дополнительная «жизнь». Но, откинув крышку шкатулки, увидел, что внутри пусто. Черт! Значит, его соперник не такой уж и профан; к тому же, теперь имеет определенное преимущество. Ну что же! на его стороне внезапность – вечный козырь во всех войнах. Можно поиграть и так. Гарвин выругался и расстрелял шкатулку в щепки. Однако… Откуда разработчикам было знать, что кто-то захочет стрелять в шкатулку, иначе она не шелохнулась бы. Да, сделано круто! Фред в который раз подивился таланту создателей.

Но – вперед! Вперед!

…Когда близилась виртуальная ночь, он все-таки настиг Шелманна. Тот пристроился на высоком дереве и отдыхал. На земле валялся огромный желтый удав без головы, чуть поодаль белели кости диковинного зверя.

Гарвин знал, что в дупле дерева находится еще одна шкатулка с «жизнью», но сначала оттуда нужно было выгнать рой ядовитых пчел, бросив в дупло дымовую гранату. Но невозможно сделать это, пока Шелманн на дереве; и потом, вполне возможно, что Ральф уже заглянул туда и забрал шкатулку. В таком случае, у Гарвина оставалось еще меньше шансов на успешный исход.

Попробовать прямо сейчас? Поразмыслив, Фред решил отказаться от этой затеи. Нужно было подождать, чтобы, кроме неожиданности, на сторону Гарвина перешел еще один важный союзник – темнота.

…Приблизительно через полчаса на виртуальном небе возник огромный диск голубой луны, которая взошла на удивление быстро, за каких-нибудь минут десять достигнув зенита. Это была почти такая же луна, которую можно увидеть ночью из любой точки Земного шара (тот же рисунок, напоминающий лицо, той же силы свет), только размеры поражали своей колоссальностью: в 2-3 раза больше луны реальной.

Ральф занимался созерцанием нового для себя светила; появились звезды, ни одной из которой не было на реальном небосводе; эти светлые точки и пятна не повторяли ни одного известного созвездия, а вскоре его внимание привлекла необычная метаморфоза звезд: все они как-то разом утратили свой ровный белый блеск, и теперь, подобно рождественской гирлянде, меняли свой цвет и при этом перемигивались. Все небо превратилось в красивейшее поле ярких разноцветных точек и пятен. Это было необыкновенное и красивейшее зрелище.

Только не для Гарвина. Он уже столько раз видел это ночное небо! А вот Шелманн теперь представлял собой просто превосходную мишень. «Самое время», - подумал Фред и поднялся в полный рост. Он подошел почти вплотную к дереву и поднял пистолет.

… Шелманна целиком поглотило созерцание неба этой второй реальности. Устроившись на своей толстой ветке, он восхищенно рассматривал ночной купол, и, кроме этих мигающих звезд, ничего не существовало для него. Он буквально забыл обо всем.

Вдруг небо уползло куда-то в сторону. Ральф ощутил сильный толчок в спину, на мгновение потерял ориентацию, но тут же очнулся – уже на земле. В голове гудело. «Вот тебе и раз, - подумал Шелманн, - с дерева свалился». Он отряхнулся, но на всякий случай поднял оружие на уровне головы. И тут же заметил какую-то тень, быстро метнувшуюся к дереву. Сняв пистолет с предохранителя, Ральф бесшумно скользнул за дерево и увидел своего противника со спины. На нем была точно такая же экипировка, что и на Шелманне, и это немного удивило Ральфа. Он вскинул оружие, но противник успел скрыться. Шелманн хотел последовать за ним, но в этот момент сверху послышался страшный шум и свист, и на ночном небе четко проявился силуэт огромной птицы. Он выстрелил в это новое чудовище три раза, попал в голову и брюхо, и птица, пролетев еще метров двадцать, буквально влетела в землю, вздыбив целые тучи камней и пыли. Ральф подумал, что убил ее, но вскоре понял, что ошибся: птица медленно поднялась на мощные узловатые лапы и внезапно изрыгнула из клюва ослепительный столб огня. Огромное дерево вспыхнуло, будто облитое бензином. Шелманн выстрелил еще и еще, попал, но птица повернулась в его сторону, и в следующий миг он почувствовал сильный жар. Ральф отпрыгнул и понял, что «жизнь», добытая из шкатулки, закончилась. Он хотел выстрелить еще раз, но тут совсем рядом прозвучал другой пистолетный выстрел. Чудовище немедленно блевануло огнем в ту сторону. Раздался крик. Ральф выпустил в голову птице еще несколько зарядов, а из-за вспыхнувшего дерева выбежал живой факел. Факел кричал, бился по земле, звал на помощь; но Шелманн скорее от неожиданности, чем от испуга, ударил выстрелом по факелу, и тот замер. Птица тоже рухнула и замерла – убита.

Очень удивленный, Ральф подошел к трупу, явно не монстра, и… кажется, узнал в нем того самого человека, которого убил карлик, а еще – он напоминал того самого торговца, продавшего «Книгу жизни»…

Что-то тут было не так. Да и труп теперь не исчезал; более того, он продолжал гореть – реально, гораздо реальнее умирая, чем все эти виртуальные монстры – это чувствовалось сразу и совершенно четко. Даже запах горелого мяса тошнотворными клубами поднимался от земли вместе с дымом. Единственный существующий запах в этой игре.

Шелманну вдруг сделалось невыразимо жутко. Он отбросил пистолет и побежал прочь. Прочь из этого страшного нереального мира – мира чужого и совсем не великолепного, каким показался он вначале. Ральф бежал и бежал, будто надеясь найти выход из игры. Какая там Книга! Самому бы вырваться! Ему представилось, что в программе произошел страшный и непонятный сбой, после которого его убьют здесь по-настоящему.

И тогда знакомый свист и шум раздался за спиной. Черная крылатая тень преследовала его. Она замедлила свой полет, и Ральф понял, зачем. Он упал, споткнулся, поднялся… и обжигающий жар ударил по всему телу. Боль, адская обжигающая боль пронзила каждую клеточку. Ральф орал от боли и страха, катался по земле, пытаясь сбить пламя…

И вдруг – будто ничего. Похоже, что он лежал на диване с закрытыми глазами. Да не глаза закрыты, а это – шлем! Он рывком сбросил его. Трясущимися руками вытащил диск с игрой из дисковода и разломал. Все! Хватит с него всякой виртуальной реальности.

Только вот голова начинала слегка побаливать.

000

…В квартиру 107 на десятом этаже вошла молодая красивая женщина. Это была жена Фреда Гарвина. Еще от дверей позвала:

- Фред!

Ответа не было.

- Фред, ты знаешь, что было сегодня со мной?..

Нет ответа.

- Да ты опять со своими компьютерами возишься? Вон, гарью уже воняет, черт возьми! На меня у тебя времени, как всегда, нет! – закричала она и гневно направилась в кабинет мужа. – Ну да, как всегда, как всегда…

Но договорить она не успела.

Полулежа в своем кресле, с «виртуальным шлемом» на откинутой голове сидело обгоревшее, обезображенное тело ее мужа.

И тогда она закричала так, что у самой что-то зазвенело в ушах…

«Sunny»

Александр смотрел на электрический свет в этом кафе без прищура. Свет заливал все пространство вокруг. Ну, или почти все. «Как это кафе называлось?.. Ах да, «Sunny»». Что же, подходящее название. Вполне.

Александр припомнил, что и зашел сюда выпить именно потому, что «Sunny». Он и дома, в России, не любил все эти полутемные барчики и ресторанчики; интим они, видите ли, некоторый создают! Ну да, многим новоявленным бандитам-нуворишам это нравилось: музычка, телочки и, главное, - чтоб света как можно меньше. Чтоб полутьма была и они, нувориши, танцевали там, виски или ром какой-нибудь лакали.

А Александру свет нравился. Но не было там, в далекой России, таких вот светлых кафе. «Стоило тащиться через океан, чтоб только посидеть в этом «Sunny»»!

Нет, конечно, не за этим он прилетел. Ну, выиграл путевку; в кои-то веки вытащил себе счастливый билет – в прямом смысле этого понятия. Ну, и подай Господь каждому такой удачи. А завтра вот – возвращаться надо, в Россию… «В грязь родную…»

- А, может, остаться?

- Ха! Тоже мне невозвращенец нашелся.

- Да нет, это я так просто… Заскучаю по Родине-то.

- Да, заскучаешь.

- Конечно, свое говно всегда дороже.

- Конечно, дороже.

- Ну и сиди в этом кафе, покуда не закроется. Как там в кино? Ленивый бармен равнодушным полотенцем смахивает невидимый мусор крошек со стоек и столиков.

- Ну, вот я и сижу.

- Вот и сиди.

- Виски сейчас еще раз себе возьму.

- Что же, возьми.

И он взял.

Бармен, такой аккуратный и предупредительный, вежливый, протянул обернутый в беленькую салфетку стакан.

- Thank, - поблагодарил Александр и продолжил внутренний диалог-монолог.

- Ну и как? Понравилось в Америке?

- Да ничего себе. Статую Свободы вот не видел, правда. Да и думаю, хиловата она оказалась бы – по сравнению с открытками.

- Ну, не мне тебе объяснять, что репродукция часто возбуждает больше, чем оригинал…

- Да, это точно.

За спиной тихонько звякнул колокольчик. Это дверь впускала очередного припоздавшего посетителя. По укоренившейся русской привычке, Александр оглянулся. Но сразу отвернулся. Кто знает, может, у них это невежливо. Вошедший господин, весь в усах и пиджаке, заказал кофе.

Не поздновато ли для кофе?..

- Вот-вот. У вас – водку…

- Ха-ха! У «вас»!

- У нас, у нас. К тому же, он, может, не с работы идет, а на работу.

- Да какое мне дело, в сущности, куда и откуда он идет. Ты завтра, Александр Николаевич, укатишь в свой Питер, а этот усатый господин будет потихоньку себе преспокойно на этой стороне Земного шара и даже не подумает о тебе, заходя в очередной раз на свет этого кафе. Может, даже усядется на твое место… И вот этот стул – он так же будет стоять себе у вот этого самого столика, а ты… а я – больше никогда в жизни не увидишь его, но кому какое дело до этого.

- Похожий стул стоит и в полутьме «Ручейка».

- А свет здесь действительно солнечный. Только вот лампа трещит и подмигивает (это она тебе подмигивает, Саш). Заменить ее надо. Да-а… а как хочется поговорить с кем-нибудь, хоть даже и с этим господином в усах. Жаль, стыдно за свой инглиш.

- Всегда охота поговорить, Саш, когда выпьешь.

- Ага, всегда. Говорят, что только алкоголики могут напиваться в одну харю, молчаливо и уперто, совершенно не испытывая никаких неудобств. Но мы же с тобой – не в одну харю, но – в две.

- И даже беседуем.

Дверь за спиной снова звенькнула. И Александр снова оглянулся. «Черт, да что за привычка! Ведь невежливо же, наверное».

Но на этот раз он не пожалел, что оглянулся. Точнее, пожалел. Потому что не хотел показаться невежливым, а уж теперь – и подавно. Пожалел. Нет, кто знает, пожалел или не пожалел. Во всяком случае, он ее все равно увидел бы.

Она была одна. Без спутника, то есть. По крайней мере, сейчас пока без спутника. Не может у такой женщины никого не быть. Да, она очень красива. Во всяком случае, абсолютно во вкусе Александра. Чудовищно в его вкусе. Там, в России, он никогда не видел подобных женщин.

- Может, это судьба даже? А? Приехать сюда – и повстречать свой идеал и, может, даже свою судьбу.

- Ну, вот твоя и судьба. Приехать, встретиться и уехать.

- То есть?

- Нет, не то есть. Похожие люди есть везде. И в Питере они тоже есть. Еще встретишь свою судьбу и у себя. Вот тебе направление поиска и указали. Так что – и вправду судьба.

Она вскользь прошла взглядом по его лицу, и ее глаза стиснули его сердце. Он принялся упорно смотреть на нее, стараясь попасть глазами в ее глаза, чтобы тоже стиснуть ее сердце.

- Но зачем? Через двадцать четыре часа тебя уже здесь не будет; ты окажешься по ту сторону океана. Можно сказать, «по другую сторону дня».4 Для нее это – лишь вечно зимняя «Moscow».

- А вдруг она русская?! Ну ведь может же случиться такое совпадение, в конце концов? Может, тоже по путевке…

- Эх ты, Александр Николаевич… А ведь взрослый мальчик. Да не русская она. Да и не видно разве?

- Видно…

- То-то. Да и языка ты не знаешь настолько, чтоб зафлиртовать.

- Как можно! С судьбой не флиртуют. Это грубое слово – флирт.

И кольца у нее нет…

- Да что тебе до кольца-то?

- А вот возьму сейчас – и познакомлюсь. Вот возьму – и познакомлюсь. Неспроста же я ее встретил. Это – удар прямо в сердце, прямо в душу. И она ведь – тоже посмотрела на меня. А больше смотреть – стесняется.

- Ага, ну, давай, подходи. Подойди, попробуй. Что же ты?

- Вот возьму еще виски для храбрости – и подойду.

- Деньги хоть прибереги, если, не ровен час, что-нибудь и правда получится. Бабы – они везде бабы. Что здесь, что там – без $ ты им не интересен в первый раз.

- Она идеал, ей деньги не нужны.

- Тогда и ты не нужен. Идеал самодостаточен.

- А иностранец – одно это разве не романично?..

- Для русских, измученных нищими соотечественниками.

- Будь это кафе в Питере, я подошел бы…

- Так то в Питере.

- И почему привел Господь сюда, чтоб только повстречать свою судьбу, любовь свою навечно встретить именно здесь? Я ж ее теперь не забуду.

- Забудешь. Как в женщину в рекламе влюбиться – проходит ролик, и ты идешь ставить чайник на газ.

- Но это не ролик.

- Слушай, будь ты серьезным, Александр Нико…

- А я, может быть, и не желаю быть серьезным! Именно теперь – и не хочу! Ты только взгляни… какие у нее глаза… волосы…

- …и пизда. Представь ее коричневую волосатую пизду, всю в моче и сокращающуюся. Противно станет. Ну что, не прошла любовь?

- Да-а… ну и гадость.

- А ты говорил: «идеал».

- Идеалу тоже испражняться надо. Только ангелам на небе не требуется жопа.

- Ты всегда был циником, Саш.

- Так при чем тут цинизм? Это – жизнь. Говно – тоже жизнь, но это не значить, что жизнь – говно. Ты помнишь, как однажды увидел своего мастурбирующего отца?..

- Но от него ушла моя мама, а другой женщины он не хотел.

- Потому что тоже об идеале думал. И все говорили, что такой любви, как у него, еще поискать надо; со стороны все и правда романтично было. А, гляди ж ты, - дрочил.

- Это его дело.

- Ну да, не твое же.

- Вот так-то. Так что можно подойти к ней, конечно, но все же лучше будет взять еще этого настоящего американского пойла, а потом уйти отсюда.

- Да, и солнце здесь какое-то не солнечное.

- А и не было никакого солнца в помине, лампы дневного света были.

А потом был самолет, иллюминатор и воспоминание – будто уже ставшее далеким – воспоминание о вчерашнем вечере.

- Может, на самом деле счастье свое прохлопал? Не хватило в тебе чего-то, Сань, чтоб хотя бы попытаться сделать первый шаг к изменению своей жизни. Хотя… потом ведь к ней подошел какой-то в джинсовке. Его-то она и ждала. И не русская она вовсе была: начали оживленно лопотать по-своему. Но сначала поцеловались, поприветствовали друг друга в губы. Что же, все к лучшему. Все к лучшему…

- А если б не тот в джинсе?.. Подошел бы?

- Не знаю. Она иностранка все-таки.

- Значит, для любви есть границы?

ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА:

И вот стал он взрослым,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою.
(С. Есенин "Черный человек")

Железнодорожник