(Новелла)

Все застыло в гневном молчании. Лысые крючья деревьев, серый тяжелый туман, стелющийся по земле, жухлая жесткая трава, редким ежиком покрывающая эту землю, мышиное небо, слившееся с туманом и землей, - все молчало и, казалось, ждало чего-то. Невозможно было понять: день теперь или ночь, во всяком случае, никакого намека на луну или солнце не было. Свет ровным потоком опутывал все предметы в равной степени, и те совершенно не отбрасывали никакой тени, полутени или рефлекса также не наблюдалось. Казалось, светятся сами предметы. Но это было не так – я чувствовал.

Это было болото. Злое и коварное. Но я знал, что оно не опасно для меня. Потому что я являлся неотъемлемой частью его, а также этих деревьев, этого мира, который существовал вне зависимости от моего сознания его, и, в то же время, не мог быть без меня.

Она лежала рядом со мной. Поздно ночью она позвонила в мою дверь, и я впустил ее. Она осталась. Я знал, что это было именно так, но не помнил этого. Я не помнил ее имени, только знал, что оно вызывает какие-то светлые ассоциации чего-то бессмертного и вечного.

Я продолжил лежать на жесткой траве и осматривать этот мир. Внезапно почувствовал, что именно на этом самом месте стояла его колыбелька. Здесь он родился. Он, хотевший для себя славного величия, но вошедший в Историю Человечества как самый страшный предатель. ИУДА начал здесь свой жизненный путь.

Теперь же Природа изменила это место. Но я отлично знал, что именно здесь, где мы с ней лежим, и родился Иуда. Он родился вечером, душным и тихим. Ничего не изменилось в мире с его приходом в мир, но первый плач его потряс Вселенную.

Мне нужно было идти. Чувствовал, что – надо. Куда? Зачем? Или за чем? Я поднялся с мертвой травы, как когда-то впервые поднялся Иуда из колыбельки. И пошел. Шагов не было слышно, их звук растворялся в воздухе, не достигая барабанных перепонок. Каждый шаг давался с трудом, будто я двигался в прозрачном густом киселе.

Мимо рывками проплывали голые сучья, пустые гнезда, суставы кривых веток. И туман. Он мешал мне; как бестелесный призрак, стлался он за мной и предо мной.

Внезапно я вышел из умершего леса, расступившийся туман открыл мне руины древнего Города Екклесиаста. Я не знал, откуда в мозге взялось это название, но погибший город назывался именно так. Тихо, стараясь не тревожить сна древних руин, я проходил мимо них, взгляд цеплялся за каждую выбоину, каждую трещину в этих тяжелых в своей скорби камнях.

Не было никакой растительности, которая обычно покрывает старинные развалины. Лысая гора, город – тоже лысый; он опустился в вечную Ночь внезапно.

«Помилуй меня, Господи, ибо тесно мне; иссохло от горести око мое, душа моя и утроба моя.

Истощилась в печали жизнь моя и лета мои в стенаниях; изнемогла от грехов моих сила моя, и кости мои иссохли».

Погибшая цивилизация города Екклесиаста. Чему она научит теперь поколение лжеправедников и благочестивого блуда! «Воздай им по делам их, по злым поступкам их; по делам рук их воздай им; отдай им заслуженное ими».

Ветер с далеких гор приносит сюда красные пески и черный щебень; ими покрыты руины. Души жителей являются сюда к своим непогребенным костям, источившимся в осколки и превратившимся в пыль. Вечная тоска и вечный плач зависли над этими руинами. Тихо, как я, неторопливо, как я, проходит здесь чернотой тоска, едва касаясь камней. Источившиеся от времени и мук, камни тоже хотят умереть, они покрыты морщинами и трещинами от касаний тоски и стонут. «Таковы пути всех забывающих Бога; и надежда лицемера погибнет».

Кружит над умершим городом Ас, Кесиль и Хима, но не приводят тайных путников сюда. Дом паука – вот сердце зла и ненависти, гордыни и блуда. Именно отсюда идут и здесь рождаются все семь Смертных Грехов, семь вечных гвоздей в Гробу. И не в силах мы вырвать клещами раскаяния все семь, коль скоро сами их же и забиваем. Но можем вырвать иногда – один иль два смирением и чистосердечием пред очами Его. «Смердят, гноятся раны мои от безумия моего. Я согбен и совсем поник, весь день сетуя хожу; Ибо чресла мои полны воспалениями, и нет целого места в плоти моей. Я изнемог и сокрушен чрезмерно; кричу от терзания сердца моего».

Всякий раз, когда нож убийцы вонзится в тело жертвы; когда гордыня согнет нас; когда возведешь поклеп на соседа своего; когда муж не по праву войдет в не принадлежащую ему женщину, отчего возрадуется сатана в ней; когда погубит рука душу, посягнув на чужое – да повторится во веки веков суд над городом Екклесиастом! Да повторится тогда путь жителей его!

«И воздающие мне злом за добро враждуют против меня за то, что я следую добру».

Я увидел сидевших по обе руки от меня. Один, что по правую руку, был светел и приветливо чист лицом. Другой же, по левую, был черен и многолик, и глаза его жгли меня. Это были лукавые и вечно смеющиеся глаза. Они источали грех и душевную смуту. Оба же молчали и смотрели – на меня. Один протянул мне хлеб, другой – вино. «Как овец, заключает их в преисподнюю; смерть будет пасти их, и на утро праведники будут владычествовать над ними; сила их истощится; могила – жилище их».

Я взял хлеб. Тогда тот, что сидел по левую руку, выпустил из рук сосуд с вином. Он разбился, вино вылилось, источая пар и неблаговония.

- Смотри, (он назвал меня по имени) это кровь брата твоего, Каина. Его печать зависла надо всеми. Ты выбрал хлеб. Так не опьяняй же отныне души своей.

- Помни жен неразумных и факелы их. Придет час, - добавил другой.

Они растворились, слились с окружающей густой пустотой воздуха.

xxx

В подвале было сыро и душно. Затхлый спертый воздух сдавливал грудь изнутри и, казалось, пропитывал влагой легкие насквозь.

Пятеро человек прислонились к бетонной стене. Они сидели прямо на полу, холодном цементном полу. Четверо запрокинули головы, их кадыки были готовы вылезть наружу. Пятый держал под носом банку с прозрачной жидкостью. Вот он сделал два или три судорожных вдоха, закатил глаза, уронил голову на грудь и выпустил из ослабевших пальцев банку. Она упала ему на брюки, и по светлой ткани расползлось ядовитое пятно. Банка со стуком ударилась о цементный пол и, дребезжа, откатилась.

...Ты должен верить в Любовь! Только она одна удерживает тебя здесь. Иначе просто нет смысла быть. Вообще – быть. Ты хочешь увидеть не бодлеристые, но настоящие Цветы жизни, а для этого ты должен сначала взрастить их; поливать, удобрять и ухаживать за ними. Или они засохнут. Мои цветы были довольно крепкими растениями, а потому я надеялся, что они будут расти без удобрения и окультуривания. Но это оказалось не так. После очередной бури они сломались. Не наученный горьким опытом, я посадил новые и по-прежнему не лелеял их. Цветы сломались еще быстрее, и я почти уверился в их безнадежности. Теперь у меня мало семян и мало времени, я боюсь бросить зерна в почву, я почти разучился обрабатывать эти хрупкие растения, хотя раньше и знал, как это делается, в совершенстве. У меня мало семян, и я хочу засеять их в благоприятный период, чтобы вышло наверняка. Верю: они взойдут и окрепнут, а, окрепнув, расцветут небывало. И будет Вечная Весна, Бесконечная Весна, созданная – мною.

Она придет и растопит черный грязный лед, и тогда сойдет шлак с моей измученной души, душа заблистает ярче любого алмаза на Весеннем Солнце. И будут цвести Цветы! Они завянут, знаю, что рано или поздно это случится. Но они умрут естественной смертью, выдержав все испытания бури.

Но у меня так мало семян, и я боюсь снова ошибиться.

xxx

Окурок дымится, уютно устроившись в хрустальной пепельнице. Он не горит, тлеет, отравляя воздух вокруг. Под окном – море луж, слякоть и солнце. В черной грязи валяется придавленный, но еще дымящийся фильтр. Дым, испускаемый им, разносится ветром, но не достигает моего носа. Даже если б не было стекла, я не смог бы вдохнуть его яда. Но окурок в хрустале уже отравил мне легкие, и я знаю, что представляет собой его собрат в грязи. И мне уже все равно.

xxx

Это сложно, но это – возможно.

(13.10.97. Повторная редакция – 13.05.04)

(Морские чудовища)

От Автора:
Первоначальный вариант и редакция относятся к белым январским дням 1997-го; последнюю точку в данном произведении я поставил 22 января, ни коим образом не помышляя когда-либо еще вернуться к нему. Но впоследствии выяснились многие серьезные и подчас непростительные недоработки, так что мне в некотором роде стало стыдно предъявлять свою «Леди…» всеобщему наблюдению. Тем более что сам замысел, кажется, неплох.

Учитывая все это, было решено таки взяться за второй вариант или вторую редакцию – как вам будет угодно. Возможно, многое изменится в сем произведении совершенно, возможно, даже – в корне. Что же, тем будет интереснее. Впрочем, может, и не многое изменится. Как знать…

Хотя, на все воля Божья…

А, кстати, я здесь предвосхитил "Пиратов Карибского моря-2", собрав воедино кракенов и пиратов еще лет за 10 до выхода этого фильма :)

xxx

xxx

Уже как четыре недели Рыжий Смит и его команда ожидали это судно. По достоверным источникам, «купец» шел прямо этим курсом, доверху набитый золотом. Было бы глупо упустить столь солидный куш, а потому корсары терпеливо ожидали его появления. Но вот минуло тридцать дней, а «купец» все не появлялся. Смит начинал нервничать и временами просто впадал то в ярость, то в ипохондрию. В конце концов, он настолько разозлился на себя и на того юнгу, который сообщил им про «купца», что приказал повесить молокососа. Юнга был вздернут еще позавчера, но это, конечно, ничего не изменило. Экипаж медленно, но упорно начинал выказывать признаки нетерпения. Недолгим отводом гнева послужила расправа над юнгой, но вскоре роптания возобновились.

- Нам недоело быть в полном штиле! – вопил пьяный лоцман. – Чем торчать в этой чертовой убогой бухте, не лучше ли отловить парочку мелочи и гулять в кабаке Клауса недели две!

Смит, видя, что слова лоцмана, хоть и молчаливо, но поддерживает большинство из команды, пообещал, что, если через три дня судно не появится, они так и поступят.

Срок минул, а «Леди Комбермиер» все еще стояло в полной готовности, но, к сожалению, пока абсолютно бесполезной, со спущенными парусами.

Однако вечером 15 августа дозорный возвестил, что на горизонте появились паруса. Судя по всему, то и был ожидаемый «купец» - огромный большегрузный корабль. Часа через полтора он приблизился настолько, что в трубу теперь можно было различить название: «Святая Анна». Сомнений быть не могло: «купец», о котором рассказал захваченный юнга, действительно, возвращался в Англию. Ход его был тяжел, даже слишком. Меньше двух узлов, наверное, и, если бы не попутное течение, «Святая Анна» давно остановилась.

Смит дал команду поднять паруса, и истосковавшиеся по делу матросы выполнили все чуть не за минуту. «Леди Комбермиер», с шумом рассекая волну, рванулась наперерез «купцу».

xxx

Судовой врач Готлиб Штольц записал в своем дневнике: «20 мая (2059 года). «Хайфиш» вышел в открытый океан сегодня, в 2 часа дня. Погода ясная, ветер довольно крепок. Можно предположить, что будет шторм. Но барометр по-прежнему показывает на «ясно». Вот уж неделя плавания. Это не первый рейс, но все равно немного волнуюсь. Оператор Отто сказал, что все должно выйти отлично. Лишь бы камера не подвела. Он ни о чем, кроме своей камеры, говорить и даже думать не может и не хочет, кажется. Его можно понять: вся его работа в том и заключается. Нырнуть, отснять – и на покой. Мне же – постоянно за их здоровьем следить. Странные люди: никто не желает обращаться в медпункт. Кок лечит свою температуру (39,5!) вином. Чудак. Дал ему 2 таблетки – все прошло, а мог бы еще свое вино глотать, Бог знает, сколько. И все вот такие же. На скольких суднах ходил – везде то же».

xxx

«Леди Комбермиер» стремительно приближалась. Паруса постепенно приспускались, взметнулся наверх Веселый Роджер и залихватски оскалился, подмигивая своими пустыми глазницами; команда, обвешанная оружием, притаилась за высокими бортами, крючья на длинных древках в руках – все готово к абордажному бою. На «Святой Анне» заметили преследователей и, подпустив их ближе, открыли огонь со всего левого борта. Но канониры просчитались, и ядра с шипением ударились в воду, перелетев цель на целый корпус, почти не повредив такелажа, если не считать пары порванных шпангоутов. Пираты дали ответный залп. На «купце» начался пожар. Стремительно занялись снасти. Матросы не знали, что им делать: ставить судно против ветра, чтобы прекратился пожар, или готовиться к обороне.

Смит видел, как ощетинился мушкетами левый борт торгаша, но был спокоен: его люди знали, что нужно делать, это им не впервой. Когда оба судна поравнялись, пираты, как по команде, с оглушительным ревом и визгом показались из-за борта, но тут же скрылись обратно; пули прожужжали над их головами, не причинив никому вреда. Вот тогда-то все и началось.

Пока охрана «купца» торопливо перезаряжалась, абордажная команда, истошно воя, перебросила крючья за борт и, зацепив ими «Святую Анну», стала тянуть к себе. Экипаж ее принялся рубить древки, но корсары уже были на борту. Завязалась бойня.

Рыжий Смит одним из первых спрыгнул на палубу «купца», и его кривой клинок замелькал с такой быстротой, что со стороны казалось, будто у капитана не одна сабля, а целых три. Владелец «купца» был предусмотрительным человеком: зная, что товар придется везти долго, нанял чуть не целый полк солдат; товар и выручка стоили затрат. Но корсары действовали нахрапистей и быстро продвигались к носу судна, оставляя за собой десятки убитых – своих и чужих.

Среди прочих рубился и Змей Пелискин. Он давно потерял свою куртку из кожи кобры, расстрелял весь заряд и теперь дрался только абордажным топориком, иззубренное лезвие которого было целиком забрызгано кровью. Давка была ужасная: раза два пришлось рубануть кого-то из своих. Хорошо, что не особенно сильно (успел сдержать руку). Противный теплый пот заливал глаза, мешал замечать, что делается справа. А впереди – перекошенные яростной злобой небритые красные лица солдат и их клинки. Кто-то рядом в яростном упоении заорал песню, кто-то схаркнул Змею на плечо. Кровью. У кого-то с треском сломалась сабля.

В свежем вечернем воздухе смешались звон металла, рев дерущихся, брань, хрипы смертельно раненых и тошнотворный запах свежей крови с дымом пожара.

xxx

- Доброе утро, - услышал Готлиб позади себя и оглянулся. В поле зрения возник улыбающийся боцман. Готлиб кивнул в знак приветствия.

- А знаешь, капитан прав оказался, - боцман указал на прозрачный душный горизонт.

- Ты про что? – не понял врач.

- Про шторм я, про шторм. Вон, облачко появилось.

- Ну…

- Вот и «ну». К ночи быть буре.

- Так и что? Не потонем же, в самом деле.

- Нет, я про другое. Надо Отто сказать, чтоб шторм заснял. Неплохо было бы. А?

- Да, неплохой, - вяло согласился Готлиб, - ну и скажи ему. Он, наверное, у себя дрыхнет.

- Хватит ему дрыхнуть. Пойду и разбужу. Все люди как люди, на ногах уже, а он… - бросил боцман, с грохотом удаляясь по трапу.

Ушел.

Врач посмотрел на синеющее небольшой кляксой облако у самого горизонта. Сплюнул в зеленую воду за бортом, затянулся сигаретой, стряхнул пепел.

Было жарко, было 9 часов утра.

xxx

Через полчаса весь экипаж и охрана «Святой Анны» были перебиты. Добили раненых, мертвых сбросили за борт. «Чтоб не воняли», - заметил капитан. Команда разбрелась по захваченному судну – грабить. Не потрудились даже как следует затушить пожар, так что тот снова начался через некоторое время. Выносили все: от бочек с вином до золотых канделябров в капитанской каюте.

Змей Пелискин отбросил ненужную теперь саблю (топор сломался-таки в бою), и перво-наперво отыскал свою знаменитую куртку без рукавов , набросил ее на свое мощное грязное тело и засверкал лысиной прямиком в трюм, справедливо полагая, что золото все равно придется пропивать у Клауса, так не все ли равно, когда напиться, на берегу или прямо теперь. Но в трюм он отправился не с носа, как все, а с камбуза, который находился на корме. С ним увязался голландец Олафсон – гора жира и мяса с дремучей смоляной бородой. В бою тому выбили чуть ли не все передние зубы и теперь он поминутно выплевывал тягучую красную слюну, трогал языком застрявшие осколки зубов и глухо ругал какой-то «проклятый картуз» и «чертову дубину». Вдвоем они разгромили камбуз и, порядочно налившись вином, побрели в трюм, не надеясь уж, впрочем, найти там что-то хорошее.

Но они оказались не прав: грабеж еще не закончился и кое-что им все-таки перепало. Завернув в куртку золотые вещицы (какие, он даже не успел заметить), Змей потащился к выходу.

Тут его внимание привлекла небольшая массивная дверца, забитая чугунными полосками. Понимая, что одному с ней не справиться, он позвал еще двух дюжих молодцов, и общими усилиями дверь была выбита. На шум сбежалась едва ли не половина команды вместе с капитаном. Когда дверь упала, все потянулись было в открывшийся проем, но тут же отпрянули: из черноты ударил такой тошнотворный дух гнилого ила и мяса, что даже грубые носы корсаров не могли выдержать этой атаки.

Но любопытство и жадность сделали свое: в конце концов, капитан и несколько матросов решились осмотреть непонятную каюту. Остальные столпились у входа. Ждали.

…Змей поднял перед собой масляный фонарь и осветил каюту. Она оказалась небольшой и почему-то совершенно заброшенной: отовсюду свисали пучки гниющих и свежих водорослей (откуда они тут?), на полу валялись чьи-то кости, даже лошадиный череп оказался здесь. А запах бил прямо в ноздри и, по мере приближения к месту наибольшего скопления ила, становился тяжелее и настойчивее. Один из пиратов не выдержал, выбежал наружу и с наслаждением принялся вдыхать воздух из открытого люка.

Люди, наконец, подошли к этому зловонному углу. Змей вытянул руку с фонарем. Все ждали…

…Сначала никто даже не понял, что они увидели. На низком массивном столе стоял огромный аквариум из мутного стекла, облепленный илом. Змей очистил его наросты, и тогда в грязной илистой воде все увидели: там находится что-то лохматое, зеленое и склизкое… Это что-то пускало пузыри и пялилось на людей. Вскоре стали различимы плавники, толстый хвост, как у рыбы, но только раздвоенный, чешуйчатое тело и… человеческая голова! Зеленое бородатое лицо тупо, но враждебно вперилось в окруживших аквариум людей. Чудовище временами открывало рот, и казалось, что оно бормочет проклятия.

Раздался чей-то истеричный смех, кто-то звучно напустил в штаны, кто-то пьяно и удивленно рыгнул.

xxx

xxx

Барометр все-таки указал «буря». К полудню облако на горизонте превратилось в небольшую тучку, которая постепенно продолжала увеличиваться в размерах и вид приобретала все мрачнее и мрачнее. Воздух, казалось, был раскален насквозь. Даже, свежий вначале, ветер – и тот стал похож на огненное дыхание какого-нибудь сказочного дракона. Экипаж и туристы ходили по палубам вялые, но больше сидели по каютам, у кондиционеров. Даже обыкновенно неунывающий Отто Шварц – и тот «сварился». Он уже десять тысяч раз проверил свою видеокамеру, настроил всю аппаратуру к предстоящему шторму и выпил, по меньшей мере, шесть бутылок «Швепса». Теперь же дотягивал из седьмой бутылки и пялился на тучку, которая, по его мнению, «должна созреть часам к пяти, если даже не раньше».

Кок Бруно Гауз, по своему обыкновению, от нечего делать снова принялся за дегустацию всевозможных ликеров из мини-бара в кают-компании. Но не успел он выяснить, какой из напитков лучше: «Blue Death» или «Capitan Mors», как его за этим занятием застал боцман.

- Охота тебе в такую жару… - промямлил тот, спускаясь со ступенек, - капитан предупреждал тебя, что – до первого запоя… Иди к ученым, помоги им датчики настроить.

Это он так пошутил.

- Да, все равно никто жрать не хочет. Да и в шторм укачает, хуже будет – блевать начнут.

- А ты блевать начнешь еще до шторма, - заметил боцман.

- Так не все ли равно, когда, - философски отозвался кок.

- Как знаешь, - пожал боцман плечами, достал из холодильника бутылку минеральной воды и вылил половину себе на голову, другую половину выпил залпом, - как знаешь, - повторил он и, прихватив еще две бутылки, вышел.

Бруно продолжил дегустацию. Приблизительно через час он вывалился на палубу, натыкаясь на предметы по пути его следования, и подтвердил прогноз боцмана, перегнувшись через перила левого борта. От нечего делать, оператор Шварц увековечил на пленке его благородный порыв прокормить рыб Тихого океана. Остальные же довольно безучастно взирали на муки бедного кока…

Вдруг тот закашлялся и, повернув перекошенное ужасом бледное лицо, судорожно указал куда-то вниз, за борт. Все, кто был у борта, невольно проследили взглядами за его рукой. Раздался неуверенный ропот удивления. Оператор мгновенно оказался у борта и, быстро оценив обстановку, нацелил глаз камеры в воду.

А там, в призрачной зеленой воде расплывчато виднелись непонятные толстые трубы. Серого цвета. И они – двигались. А еще глубже – светлела-чернела непонятная масса, по всей видимости, живая. Было очень похоже на гигантского осьминога. Масса то и дело дергалась при каждом сокращении труб-щупалец…

Кто-то из женщин пронзительно взвизгнул, и это вывело всех из состояния транса. Капитан стремительно кинулся на мостик. В этот момент судно отчего-то довольно сильно накренилось на борт.

- Он перевернет нас! – понесся вслед ему женский крик.

Капитан уже нес с собой «винчестер», но Отто набросился на него с криком «не надо!» и попытался вырвать оружие из его рук.

- Черт возьми! Он плывет за нами! – пьяно завопил кок.

И действительно: «Хайфиш» двигался с порядочной скоростью, а загадочный осьминог не отставал. Ясно, что он преследовал судно. Может, даже не из дружелюбных намерений…

Капитан вырвался-таки от Отто и выстрелил в воду. Перезарядил ружье и снова выстрелил. Больше никто не пытался остановить его. Все, будто завороженные, смотрели в глубину, откуда, казалось, пришла сама Смерть.

Через четверть часа осьминог как-то сморщился, съежился и – пропал. Все это время он неотступно следовал за «Хайфишем», не обращая ни малейшего внимания на выстрелы капитана. И вот, наконец, исчез. Люди еще долго смотрели в океанскую пучину, боясь, что спрут появится снова. Но тот исчез, и глубина океана по-прежнему оставалась ровно зеленой. Стараясь не смотреть друг другу в глаза, люди разошлись по каютам.

…Туча заслонила большую часть неба. Раздался первый сухой удар грома. Словно бритвой, разрезала тучу молния. И – снова удар, сильнее первого. Ветер налетел сразу и со страшной силой, превратил белые барашки на волнах в грязную пену; волны как-то сразу все поднялись и увеличились в размерах, закачали судно сильнее и сильнее с каждой минутой. Хлестнул по палубе дождь.

Люди сидели в своих сухих освещенных каютах и переживали недавно увиденное зрелище. Никто не боялся шторма – система «Антишторм» никогда не подводила – их теперь пугало другое. Океан и его Обитатели.

А оператор Отто, закрепив камеры по палубам, теперь тоже был в своей каюте и не мог поверить своим глазам, просматривая отснятую сегодня пленку. На экране жирной белой полосой качался борт «Хайфиша», сплошным сине-зеленым фоном была видна вода, но… никакого спрута там и в помине не было!

xxx

xxx

- Наш капитан продался рогатому! – яростно шептал на ухо Змею Пелискину голландец Олафсон. Он был сильно пьян, но, несмотря на это, в его глазах расширился животный, бессознательный, бешеный – ужас. – Поверь мне! Уж я-то вижу его насквозь! Думаешь, перед тобой обычный пьяница Оле? Нет, перед тобой – старый просоленный тунец. Где я был! Что я видел!.. И жизни не хватит рассказать.

- Оле, ты нам давно все рассказал, - заметил Змей и опрокинул очередную кружку трофейного вина; отер мокрый подбородок. – Дрянь вино.

- Э, нет, вы не знаете и половины того, что я видел! – продолжал Олафсон, пропустив мимо ушей с серьгами нелестное замечание Змея о вине. – Вот раз видел я, - Оле перешел на еле слышное шипение, - Летучий Голландец.

И Олафсон умолк, чтобы посмотреть, какое впечатление произведет это сообщение на собеседника.

- Что ты – голландская задница, это мы все знаем. А то, что ты умеешь летать, тоже – видели много раз, когда ты летал вниз головой с трапа на камбуз! – воодушевленно заметил Пелискин и немедленно расхохотался.

- Да раздери меня дьявол! Разорви меня акула! – посинел от натуги Оле, и жилы у него на лбу превратились в мачты.

- Я видел ЕГО! – взревел он и хлопнул по столу так сильно, что бутылки попадали на пол, и Змею пришлось приподнять свой отяжелевший зад, чтобы водрузить их обратно.

- Ну и что? – флегматично поинтересовался Змей.

- Видел я!! – заорал с еще большей натугой голландец и пьяно вытаращился на собеседника.

- Оле, не будь упрямцем, не то Господь накажет тебя, как и капитана Летучего.

- Ну нет, я-то еще не такой греховодник, я еще понимаю, где Бог, а где рогатый. А вот наш капитан – тот уж вряд ли. За каким дьяволом ему понадобилось брать на борт этого черта водяного? Продать?! Как бы не так! Кому такой нужен! – брызгал Оле в лицо Змея слюной. – Он просто не хочет, чтоб слугу рогатого погубили. Уж поверь мне!

- Если наш капитан во что-то и верит, так это только в ма-аленькие такие кружочки, желтенькие. Золотом называются. Ему – что Бог, что дьявол, - одно. Он ради дублонов, франков и фунтов и нас с тобой продаст. И я не удивлюсь, если узнаю, что в один день он продаст в рабство – себя.

- Смит – очень опасный человек!..

- Щ-щ, спокойно, дружище Оле. Не тебе и не мне судить о нашем капитане. Твое дело – рубиться за золото, а обо всем остальном позаботится эта рыжая обезьяна.

Произнеся последние слова, Пелискин вынул из ножен свою широкую саблю и метнул ее в дубовую дверь. Клинок с хрустом вошел в дерево почти целиком. За дверью послышалось хрипение. Олафсон проковылял к двери и удивленно открыл ее. С той стороны, пронзенный насквозь, висел на клинке лоцман. Оле с силой рванул саблю на себя и вытащил ее. Лоцман, давясь кровью, упал. Несколько раз дернулся и замер. Из раны в груди обильно кровоточило.

- Я давно подозревал, что он служит ушами у капитана, - Змей с омерзением пнул труп. – Ненавижу таких служак.

xxx

- Гипноз? – Венцель пожал плечами. – Зачем?..

- А что тогда? – Отто хлебнул из стакана красноватую жидкость.

- Бог его знает. Так или иначе, осьминог исчез и вот уж сутки не появлялся. Гам от него проблемы ни к чему, так что попробуем пока забыть про все это и работать дальше. Прибудем на берег – там и подумаем о случившемся. Завтра первое погружение. У тебя все готово?

- Давно все готово. Но меня все-таки волнует это чудовище.

- Пусть волнует. Оно не сделало нам ничего плохого, хотя и могло. Шторма испугалось? Вряд ли. Капитан его даже не ранил, а ты видел, сколько пуль в него всадил, промахнуться было весьма трудно. Мы не знаем, что это было, поэтому пока – забудем.

- Темное дело, - вздохнул Шварц.

- Темное, - согласился Венцель.

xxx

Научно-исследовательское судно «Хайфиш» на седьмой день достигло цели своего плавания. Района Марианской впадины. На борту находилось два глубоководных батискафа, способных на погружение до шести километров, которые могли находиться в автономном погружении до суток. Отто Шварц должен был работать на первом аппарате – «JF-40», его ассистент Курт Рильке – на втором, «BS-8». Батискафы, по программе, должны были опуститься на максимально возможную глубину и произвести серию исследований касательно животного и растительного мира этих глубин. В программу входило также взятие образцов растительности и, по возможности, живности, для чего оба аппарата были оснащены специальными щупальцами и захватными садками. Первое погружение предполагалось совершить на «JF-40» 23 мая в 10 утра.

xxx

Со всех сторон исследователей окружил Океан. На экране кругового обзора сменялись картинки подводного мира. То, вспуганные лучом прожектора, метнутся в сторону стайки мелкой рыбешки, то равнодушно и грустно прошевелит ластами глубоководный скат, то диковинная рыбина сослепу ткнется в объектив камеры. Эхолот показывал, что до поверхности дна в этом месте наберется еще добрый километр водной толщи, а счетчик глубины продолжал крутить и крутить метры. Над «JF-40» сомкнулась почти пятикилометровая толща темной воды.

- «Хайфиш» вызывает сферу «JF-40». «Хайфиш» вызывает сферу «JF-40». Как обстановка? Прием…

- «Хайфиш», это сфера «JF-40». Все идет по штатной программе. Глубина 4680 метров. Давление в норме, приборы функционируют нормально. Проводим съемку случайных объектов. Продолжаем погружение.

«JF-40» медленно опускался в древние пласты воды. С внешним миром людей теперь соединял только невидимый провод радиоволн.

xxx

Рыжий Смит долго не решался открыть эту толстую засаленную тетрадь – судовой дневник капитана «Святой Анны». А ведь именно она, эта тетрадь, могла ответить на вопрос, что за чудовище сидит теперь в аквариуме на «Леди Комбермиер». Смит не был верующим человеком, хотя и смутно подозревал, что где-то, наверное, есть то, что называют Богом, которого нужно почитать и бояться. Но именно этого-то Рыжий Смит делать и не умел. Даже вчера вечером при виде этой мерзостной блевотной твари его охватило всего лишь удивление, но – не страх: ничего подобного он в своей, довольно широкой и бурной, жизни не видал, хотя и прошел, как ему казалось, весь Океан вдоль и поперек. То, что этого черта можно было продать английской короне за прощение всех прошлых грехов (в последнее время Смиту во снах все чаще и чаще являлся призрак веревки на его тощей небритой шее), было вопросом, но не было вопросом получение за эту тварь нескольких тысяч.

Беспокоило же его (но не пугало) другое: с тех пор, как они взяли эту дрянь на борт, судно стало довольно порядочно сбавлять ход, хотя прежде при подобных условиях за «Леди» не мог угнаться ни один, даже самый быстрый, парусник королевского флота. Но Смит, будучи человеком бесстрашным и жадным, к тому же еще и упрямым, решил во что бы то ни стало добраться с пойманной скотиной до Англии, хотя бы пришлось идти и год.

Капитан тряхнул красными космами, потер раздвоенный щетинистый подбородок, подобрал здоровую ногу и медленно открыл дневник.

xxx

«Леди Комбермиер» медленно и неумолимо отклонялась от курса. Казалось, какая-то сила упрямо не желала, чтобы судно пристало к берегам родной Англии. Компас исправно работал, матросы добросовестно исполняли приказы, даже ветер раздувал мускулы парусов в нужную сторону, но корабль с каждым днем и часом упорно сносило в открытый океан. На десятые сутки капитан собрал всех и сообщил, что Великий Океан открыл им свои просторы. Матросы были внутренне к этому готовы, а потому восприняли известие спокойно, даже как-то слишком спокойно; а в конце дня шкипер сообщил Смиту, что на судне назревает бунт, предводителями которого являются Змей Пелискин и Олафсон.

Смит сразу догадался, чего хотят бунтовщики. Во-первых, власти; во-вторых, избавления от этого чудовища, которое до сих пор не подавало никаких признаков своего существования из трюма, но тем больше это нагнетало ужаса на команду.

На следующее утро в капитанскую каюту постучали. Резко, требовательно. Смит ждал этого. Взяв свой клинок, он подошел к двери, тяжело стуча деревяшкой оторванной ноги. Как и следовало ожидать, за дверью стояла толпа самых отборных бойцов, во главе – Змей и Олафсон.

- Я слушаю вас, господа, - проговорил капитан нарочито холодно и вежливо.

Олафсон ответил за всех:

- Капитан, мы, конечно, понимаем, что ты не признаешь ни черта рогатого, ни Всевышнего, но мы – христиане, и мы - … - голос его сорвался на хрип, превратился в клекот, - тре… желаем, чтоб ты освободил нас от той погани, что тухнет в трюме.

- Ха! – перекривился капитан. – Не ты ли, христианин Оле, спускал вниз головами беременных женщин не далее, чем полгода назад; и не ты ли, добрый христианин Робин Гнилой Тунец, у мыса…

- Хватит! – оборвал его Олафсон. - По твоей и ее милости мы вынуждены шататься по океану без руля, а пища и вода скоро закончатся. Мы погибнем голодной смертью. И мы просим тебя, капитан, избавить нас от этого. И мы сами сделаем это, если ты встанешь у нас на пути. Добыча общая, большинство решило отрубить голову твари. Ты должен…

- Ясно, - глухо перебил его Смит, - пойдем, я сделаю это сам.

Все спустились в затхлый трюм, где среди бочек и прочего груза возвышался огромный полупрозрачный колпак. Стены вокруг него уже начали обрастать илом и водорослями, как на «Святой Анне»…

Капитан шагнул к аквариуму. Остальные столпились у выхода. Смит встал спиной к колпаку и произнес:

- А теперь слушайте, трусливые крысы! Каждый, кто хоть на шаг приблизится ко мне, будет иметь честь познакомиться с моим клинком. Этого водяного матросы с «купца» выловили у берегов Индии в надежде передать английской короне. Но мы их опередили. Теперь мы сами можем стать сказочно богатыми. Кто знает, за сколько можно золотых…

- Заткнись, собака, - взревел Олафсон, - хотел бы я знать, как ты получишь свои золотые, если сразу после того, как твоя нога ступит на берег, твоя шея окажется в петле?! Ты и нас подставишь! Да и как ты думаешь добраться до берега, если нас носит в открытом океане. Или ты надеешься потратить свое золото среди рыб?.. Отдай нам…

- Подойди и возьми… - холодно ответил Смит.

- Подойду и возьму, - огрызнулся Олафсон, но с места не двинулся.

- Что же ты? – усмехнулся капитан. – Или вы боитесь – все сразу на одного? Или не совсем еще пропили свое уважение к капитану? К вашему капитану?! Не выблевали еще вместе с вином за борт? А?! Если так, то потрудитесь-ка вернуться на свои места! Положитесь на меня: я знаю, как и что делать!

- Ни дьявола лысого ты не знаешь – угрожающе прошипел Змей Пелискин и направился к капитану. Все застыли. Змей, белее снега, подходил к нему…

- Капитан, - тихо проговорил Змей, не один я хочу этого, вся команда желает того же. Давай, выпустим кишки тому уродцу (он кивнул на аквариум) да и разойдемся с честью. Мы же погибнем вместе. Еда закончилась. Что мы, золото жрать, что ли, будем?

И Змей разразился нервным смехом. - Смешно?.. – Рыжий Смит чуть приподнял сгусток брови над здоровым глазом.

Змей оборвался и пристально посмотрел на капитана. Стоящие сзади увидели, как украдкой он достал нож из-за спины. Но Смит оказался быстрее. Резким движением он вывернул Пелискину руку и со спины нанес ему короткий и страшный удар клинком. Лезвие прошло насквозь, Змей схватился за торчавшее из груди острие, захрипел кровью и рухнул.

- Сухопутным слизням нечего делать на судне, - сурово произнес в полной тишине Смит и брезгливо отпихнул труп ногой. – Кто еще желает высказать свое паршивое мнение?

xxx

Венцель напряженно всматривался в черноту океана. Прожектор выхватывал скудные пучки извивающихся водорослей. Действия пилота батисферы теперь представляли собой цепь автоматических действий. Венцель иногда даже не задумывался, что именно он делает в тот или иной момент. Ничего особенного пока не было: тот же серый покров дна, все та же скудная, но яркая растительность, те же полуслепые рыбины с пастями, полными зубов… Надоело. Пусть там, наверху, все это потом и будет интересно, а ему, Венцелю, - надоело. Пятое погружение близится к завершению. Послезавтра по плану последнее, шестое, тогда и в обратный путь. Он посмотрел на счетчик. Кислорода оставалось часа на два работы. Плюс на декомпрессию. Два часа!.. Отто рядом прильнул к видоискателю камеры и походил теперь на гигантского паука, насторожившегося в ожидании жирной мухи. Венцель усмехнулся: ему представился Отто и в самом деле – с туловищем паука. На минуту прикрыл утомленные глаза…

Тихое восклицание Отто вывело его из этого расслабленного полуоцепенения. В первую секунду показалось, что батсфера по его вине зарылась в дно или что-то еще в этом роде, но оказалось – другое. На одном из экранов прожектор высвечивал какие-то бревна, доски… Не иначе, погибшее судно. Давление в этом месте было просто огромным, казалось удивительным, как вообще уцелело что-то от него. Тем более, деревянные борта. А в общем – груда гнилого дерева. Может, судно древнее? Да нет, не сохранилось бы. Хотя, неплохо было бы проверить. Радист сделал запрос, и, получив разрешение сверху, «JF-40» принялся за расчистку места крушения. Металлические щупальца осторожно перебирали труху, медленно-медленно пробирался «JF-40» к корме затонувшего корабля. Там, по мнению Венцеля, и должен был находиться трюм. Судно оказалось и вправду старинным, что сделало работу, безусловно, интереснее. Полчаса работы – вот несколько бортовых досок отвалились в сторону. Под чудовищным давлением гнилые опорки каркаса мгновенно переломились, подняв тучи трухи. Ждать, пока это все осядет, не было времени. К тому же, все поняли, что только что неосторожно разрушили старинный натуральный экспонат, что без специального оборудования тут делать нечего. На всякий случай, Венцель все же включил рентгеновский экран. Ничего. Кроме трухи.

Вдруг среди всего этого грязного хаоса отчетливо и гладко вырисовался какой-то большой шар. Он находился под трухой и разломанными остатками судна, но был, видимо, изготовлен из очень прочного материала или отлит целиком из металла, поскольку давление не повлияло на его форму вообще. «JF-40» щупальцами принялся осторожно расчищать доступ к этому шару…

- Еще на пятнадцать минут воздуха, - напомнил Отто. – Всплываем.

xxx

Погода снова установилась жаркая. Полный штиль. На небе – ни облачка.

- Хоть бы ветерок подул, - заметил Ганс Пикендорф и снова закрыл глаза.

- Поскреби мачту, - пошутил тучный Курт Ранке, - говорят, помогает.

- Курт?

- А?

- Наше судно крестили?

- Чего-чего? – не понял сразу Ранке.

- Ну, бутылку там с шампанским разбивали?..

- Бутылку? А! Нет, кажется. При мне на воду спускали. Нет, никаких шампанских не было.

- Зря. Говорят, в первом же рейсе потонет некрещеное судно. Думаешь, правда?

- Черт их разберет. Не знаю.

xxx

xxx

Чтобы вытащить загадочный шар, решено было использовать сразу два батискафа: один поддерживает снизу, другой – сбоку. «JF-40» и «BS-8» одновременно подошли к месту. Их мощные прожекторы вновь осветили вековые останки деревянных конструкций. На секунду мелькнули неясные очертания букв на форштевне. Что-то вроде «Леди…» Какой-то леди… Название ничего не говорило – ни в одном атласе затонувших судов такого не значилось.

Батисферы повисли над остовом погибшего корабля. Щупальца «BS-8» окончательно расчистили площадку перед шаром. Осторожно счистили наросты всякой грязи с него… Оказалось, что это было нечто, похожее на аквариум. Невероятно, но даже страшное давление глубины не причинило ему никакого вреда. По крайней мере, на первый взгляд. Впрочем, могло быть, что шар просто сохранил свою внешнюю форму, но, стоит его тронуть – он мигом рассыплется на кусочки… Поэтому приходилось действовать вдвойне осторожно…

«BS-8» погрузил щупальца под шар, в тот же миг «JF-40» подхватил его; моторы заработали усиленней, и вот мутный аквариум тяжело дрогнул, приподнялся со своего векового лежбища… толчками потянулся вверх…

Отто, непрерывно наблюдавший за всем этим, записывал происходящее на камеру и тщетно пытался рассмотреть хоть что-то за мутным стеклом аквариума. Ничего… Он вспомнил, как вчера в рентгеновском облучении ему почудилось… почудилось: внутри что-то шевельнулось. Но – больше не повторялось.

xxx

- Смит, собака! – прохрипел Олафсон. – Ты ответишь за это!

Толпа молчала, капитан – тоже. - Приказываю всем вернуться на свои места! – вдруг рявкнул он и тряхнул рыжими космами, отчаянно, весь бледный.

- Нет, ты больше не будешь приказывать. Никогда! – сказал Олафсон. – Нет у нас теперь капитана, а за твою жизнь я бы сейчас и кружки тухлого вина не дал…

Голландец рванулся вперед и взмахнул клинком, увлекая за собой пиратов.

- Ты мертвец, Оле, - только и успел прошипеть капитан и ощетинился окровавленной саблей, но бунтовщики слишком плотным кольцом обступили его. Олафсон тут же упал с продырявленным горлом. Завязалась короткая отчаянная резня. Через полминуты изуродованное в мелкие клочья тело Рыжего Смита хлюпало и дымилось свежей кровью под ногами пиратов. Те прекратили бойню и, тяжело дыша, устремили взгляды на возвышающийся, будто символ Зла, шар.

xxx

Весь экипаж «Хайфиша» собрался на верхней палубе, куда общими усилиями и был водружен стеклянный шар. Внутри он оказался весь наполнен водой, мутной и даже черной; стекло покрылось густой сетью микротрещин, но оказалось таким прочным, что наружу не вылилось ни капли. И все же, наверное, не только из-за прочности стекла…

Подошел Шульц с циркулярной пилой и, не сказав ни слова, принялся за первый распил. Все молчали. Отто и Курт снимали происходящее.

Лезвие пилы с визгом вгрызлось в стенку, посыпалась стеклянная стружка, а через несколько секунд всех обдало такой невыносимой вонью, что все зажали носы и отпрянули; только Шульц, казалось, ничего не замечая, продолжал пилить… Даже тогда, когда его с ног до головы окатило тухлой пенистой жидкостью. Прошло еще с минуту, и средних размеров окно было выпилено. Черная вода схлынула, но вначале никто не понял, что находилось внутри: какая-то лапа с зелеными перепонками между длинных бугристых пальцами, потом чешуйчатое тело… Но, когда из отверстия вывалилась голова, человеческая голова цвета спелой блевотины, все, кто был на палубе, невольно вскрикнули.

Из шара на них ползло какое-то чудовище, внешне (не понять – сильно или отдаленно) напоминающее человека. Чудовище жутко пялило ослепшие желтые глаза и выпускало изо рта порции черной илистой массы…

vНачалась паника. Спотыкаясь и падая, люди устремились к спасительному трапу. Несколько человек выпрыгнули прямо на нижнюю палубу, и это стоило им переломанных рук и ног. Над кораблем повис тягучий вой ужаса.

Шульц первым принял хоть какое-то решение. Он подобрал выпавшую было пилу и стал с размаху бить ею барахтающееся на досках чудовище. С визгом пилы смешался людской крик и страшные хрипы нечто, умирающего на палубе под ударами циркулярки. Но Шульц продолжал бить, большей частью стараясь попасть по голове. Чудовище попыталось приподняться, но его ласты заскользили по мокрой палубе, и мерзкая туша плашмя рухнуло. В это время прогремело четыре выстрела подряд; это капитан вышел на палубу со своим «винчестером». Водяной бился в судорогах, истекая кровью – бурой жидкостью необычайной густоты. Из отстреленной верхней части головы пузырилась студенистая масса серого цвета – мозги. Обладатель же их, по всей видимости, был уже мертв.

xxx

Впередсмотрящий что-то крикнул и указал на горизонт. Там, в утренних лучах восходящего солнца чернел странный силуэт корабля. Он стремительно приближался, и через некоторое время можно было различить его голые, как ребра мертвеца, мачты без парусов, старинные громоздкие надстройки на палубе, болтающиеся на ветру гнилые снасти и почерневшие прогнившие доски на борту. Буквы на форштевне давно выпали, названия невозможно было узнать, да оно и не нужно было, для того, чтобы понять, ЧТО это за корабль… От него так и тянуло пронизывающим до костей холодом.

Компас заветрелся с необычайной скоростью, а судно тем временем само по себе меняло курс; разворачивалось и следовало за черным призрачным кораблем в утреннем солнце…

Напрасно, хрипнув от крика, капитан отдает команды, а экипаж изо всех сил старается их исполнить. Напрасно рулевой вцепился в штурвал и зовет на помощь уже спешащих к нему четырех дюжих молодцев (ноги скользят по мокрой палубе, ступицы трещат и ломаются). Напрасно матросы стремительно убирают паруса. Корабль уже ничто не спасет.

Он продолжает упрямо двигаться за своим последним на этой земле мателотом – черным могильным кораблем. Впереди появляются белоснежные вспененные шапки бурунов – рифы…

И в этот момент черное судно впереди исчезает. Растворяется в свежем утреннем воздухе, будто его и не было вовсе, а обреченный корабль с обезумевшим экипажем продолжает стремительно нестись прямо на смертоносные белые шапки впереди.

Венцель упал на мокрую палубу и закрыл голову руками. Но все равно услышал скрежещущий удар внизу. Корабль вспорол себя о камни.

Венцель закричал и проснулся. В сырой от пота постели было холодно и неуютно.

- Ты что? – склонился над ним сосед.

- Чертовщина какая-то… приснилось же…

- Оно?..

- Хуже. Будто я был на каком-то старом корабле, мы увидели Летучий.

- Ладно, это только сон. Не думай.

- Я и не…

Но Венцель не успел договорить. Раздался грохот и треск, будто в продолжение сна. Было похоже, что лопается вся стальная конструкция корабля. Все, кто был в каюте, попадали со своих постелей. Кто-то резко выругался. Последовал новый удар, сильнее первого. Завыла противопожарная сирена. Свет в каюте вспыхнул сам собой и тут же погас опять.

… Отто Шварц проснулся от сильного удара в спину. Сначала он не понял даже, где он находится, но огляделся и понял, что – на полу. В чем дело? Удар, грохот, вой сирены. Что все это значит?! Загорелись на пару секунд плафоны, осветив хаос вокруг. Приборы и прочие мелочи были разбросаны по полу, стекла иллюминатора выбиты, а во всю стену разверзлась широкая трещина.

Не зная, что и думать, Отто вскочил на ноги и, сделав несколько шагов, упал, наткнувшись на что-то мягкое. Это был труп кока с разбитой головой. Снова удар; казалось, кто-то изо всех сил бьет по судну огромным молотом. Оператор выбежал на палубу. По дороге наткнулся на нечто острое и выколол глаз. Боль сразу наполнила всю голову и была настолько сильна, что он чуть не потерял сознание. Последовало еще два сильнейших толчка. На корме что-то вспыхнуло и взорвалось. Ветер донес сладкий запах горелого мяса.

По правому борту из чернильной воды вынырнула колоссальная живая масса, от которой отделилось толстенное щупальце и со всей силой обрушилось на судно. «Хайфиш» разломился на две части, будто жестяная банка под ударом топора, и через минуту на месте исследовательского судна бурлила и пенилась черная вода да деревянные обломки кружили, увлекаемые гигантским водоворотом.

xxx

xxx

Чудовище в аквариуме все так же взирало на людей, пуская пузыри. Оно раздвинуло все свои плавники, словно приветствовало своих убийц.

…А за бортом налетел шторм. Внезапный и страшный. Никто не мог предположить даже минуту назад, что он начнется. Или команда, увлеченная заговором, не заметила его приближения?

Скрипели, готовые вот-вот разорваться, снасти; развернутые паруса в мгновение превратились в клочья; огромные тяжелые волны перекатывались через палубу, обрушивались, ломали в щепки надстройки. «Леди Комбермиер», совершенно не подготовленная к буре, была готова в любой момент пойти на дно.

Разъяренные моряки опомнились только когда палуба под ними внезапно ушла из-под ног.

- Это проклятье богов Океана! – завопил кто-то и получил увесистый удар: не паникуй.

Сквозь образовавшиеся щели струями стала бить вода. Несколько человек кинулись заделывать их, но в этот момент доски страшно затрещали, а через несколько секунд в борту открылся обширный пролом. Ледяная соленая вода окатила всех с ног до головы. Дыра продолжала увеличиваться, внутрь полетели доски, обломки… трюм сразу наполнился бурлящей водой чуть не наполовину. Пираты, давя и отталкивая друг друга, рванулись к выходу. В ход пошло оружие. Кто утонул, кого раздавили, кто был зарублен. Немногие, успевшие все-таки выбраться наружу, были тотчас же смыты за борт невиданными по мощи волнами.

«Леди Комбермиер» зачерпнула правым бортом, выпрямилась, снова накренилась и, шлепнув по воде уцелевшими мачтами, ушла в бушующую воду.

Подобного шторма Великий Океан не знал давно. Буря продолжалась еще четверо суток.

Справочный материал создан на основе статьи В.Рощаховского «О морских обычаях и суевериях» (кроме №2), опубликованной в журнале «Атеистические чтения», вып. 19, 1990 г. без согласия автора (в связи с невозможностью связаться с ним). В случае возникновений по этому поводу со стороны г-на Рощаховского каких-либо нареканий, прошу его обратиться ко мне. Думаю, все можно уладить. Со своей стороны, заранее приношу самые искренние извинения. Автор.

(1-я редакция: январь 1997 – 22.01.97; 2-я редакция: закончено 08.12.01.)

Не делай другому того, чего себе не пожелаешь.
Конфуций
Сказки, сказочки, сказульки