***

Вступая в ту страну, готовься к грёзам
Той дальней стороны, зываемой Офир,
Растут там пальмы, подойдёшь к берёзам,
Всё сделают чего, захочешь мак, чифир.

Увидишь ты неведомые дали,
В реальность превратят мечту и в быль,
Познаешь ты секрет огня, воды и стали,
Пройдя сквозь «ангельскую пыль».

Не жрали ханку мы с тобой, мой друг,
                                                               не жрали,
Но если хочешь обратиться к духам ты –
Попробуй опиум и вникнет тёртый разум
В полёт буддийской светлой красоты.

Закуривай. Косяк? Кальян? Не хочешь?
А что же нужно? Крэку подавай!
Друзей давно не видел? Пообщаться славно хочешь?
Ну, ладно, зажигалку доставай.

Нож

Тарань тенью проскользнул в дверь и посеменил вдоль стены мимо выключенных станков в конец мастерской. Из приоткрытой двери подсобного помещения пробивался луч света. Тарань осторожно заглянул и вздрогнул от раздавшегося навстречу громкого голоса:
- Кто там крадётся? Заходи.
"Всё слышит, ведь тихо шёл!" - с долей восхищения подумал Тарань и вошёл. Ус сидел на деревянном топчане и пил чифир. Когда-то Уса звали уважительно Андрей Иванович, он был мастером на крупном заводе, но растрата почти четырнадцати килограмм золота и пяти двести платины низвергли его до обычного осужденного. В колонии он был на особом счету, делал с металлом что угодно: от кованных каминных решёток до добротных ювелирных украшений. Работающим его никто не видел, казалось, он всегда сидит и пьёт чифир. Некоторые травили байки, что по ночам Ус вызывает сатану и тот делает за него всю работу. Бр-р-р!..
Но Тарань байкам не верил. Он по делу. На работах днём нашёл брусок добротного металла - может ножик получиться? Барыш пополам. Расконвойник при сбыте себе накрутит. Ус не откажет - Ус берётся за любое дело. И выполняет быстро. Может правда с сатаной в паре?
- Ты только отшлифуй получше, - Тарань горящими глазами смотрел на брусок.
- Ладно, не кипешись, - медленно кивнул Ус. - Завтра вечером зайди.
Тарань быстро закивал и выскочил из подсобки. Ус рассматривал брусок, рассуждая вслух:
- Так. Так. А тут… Лезвие сантиметров на восемнадцать потянет… Хм, отшлифуй ему получше… Тонковатое… Ладно, посмотрим…
Выйдя из мастерской Тарань зашагал вдоль контейнеров. Промка освещалась нещадно. Глаза от полумрака мастерской слепило искусственным светом ламп и отражённым снега. "До звонка мне ещё куковать и куковать. Хоть какой лишний лавэ. Таранки привесть закажу…" Он с детства любил рыбалку и на зону попал тоже "благодаря" ей: однажды, напившись после неудачной рыбалки, Вова Тюрин, размахивая топором, напал на таких же любителей, отнял улов и вещи, а одному нанёс рубленую рану плеча. Квалифицировали как разбой.


Толик был недоволен. Он хмурый сидел на пассажирском сидении "Нивы" и делал вид, что рассматривает медленно проплывающие зеленеющие пейзажи средней полосы. "Зятю, суке, как всегда везёт, не то, что мне", - думал он. - "И Танька, дура набитая, нашла мужа: жмот-жмотом. Копейки не даст, а деньги к нему так и липнут. А всё делает вид, что хороший родственник".
Машина, подпрыгнув, выскочила с грунта на асфальт, встряхнув сидевших в ней людей.
- Щас Танюшке позвоню, пусть стол накрывает. - Одной рукой Пётр достал из камуфлированной куртки сотовый телефон и, нажав нужные кнопки и подождав, заговорил, - Тань, мы через минут десять подъедем. Детей уложила? Всё. Пока.
Мужчины ехали с охоты. Солнце, как всегда по вечерам, заходило за надвигающееся село. Промелькнула табличка: "Житниково".
Вскоре авто вкатило на широкий двор и остановилось возле открытой террасы. Пётр завозился в бардачке, а Толик вышел из машины и вынул с заднего сидения два ружья: петрову "Сайгу" и свой ТОЗ, доставшийся от покойного отца.
- Привет, сестрёнка, - сказал он вышедшей из двери дома молодой женщине.
- Привет-привет. - Таня улыбнулась и помахала рукой мужу. - Давайте проходите, добытчики, проголодались за день?
- Не успели, - Пётр достал из багажника мешок с настрелянной дичью.
Толик сплюнул и отвернулся.
…За столом вкусно пахло. Мужики уже приняли по двести пятьдесят сорокоградусной и активно занимались закуской.
- Хороший у тебя нож. Тонкий. И потрошить удобно, и шкуру снимать, - говорил Пётр с полным ртом. - Давай ещё по одной: за удачную охоту.
- Сосед продал за бутылку свекольной. С зоны, - быстро жуя, ответил Толик и потянулся открывать вторую бутылку. - За твою удачную охоту.
- Не переживай ты, на следующей неделе поедем - набьёшь. А хочешь - забирай этих уток, - пытался успокоить его зять, чокаясь и отправляя в рот очередную порцию водки.
- Да, ладно, - Толик проглотил огненную жидкость. Кровь уже веселей бежала по его сосудам, желваки ходили под жёлтоватой копчёной кожей. - Я деньжат хотел у тебя попросить…
- Ты знаешь, Анатолий, в долг не даю, - строго и неожиданно трезво ответил Пётр. - Работай. Сколько раз говорил: приходи ко мне, деньгами ещё никого не обидел.
- Болею я. Тяжко работать, - глаза собеседника накрыла багровая пелена.
- За воротник закладывать - здоровый.
- Козёл жадный, за собой следи, - Толик выхватил из-за пояса нож и, рубанув Петра по шее, смотрел как он, схватившись за рану руками, пытается остановить тёмный вязкий ручеёк.
Сзади разбилась, упав, тарелка. Толик обернулся и увидел замершую в ужасе сестру. Не помня себя, он ткнул ножом ей в грудь. Таня охнула и стала оседать на пол, вяло отмахиваясь руками. Он попытался вытащить нож, но тщетно: тот плотно застрял между ребром и грудиной. Ещё пару раз дёрнув рукоятку, Толик бросил это пустое дело и выбежал из дома.

Тусклый свет заполнял пространство небольшого помещения. Старые жёлтые обои в сочетании с коричневыми предметами мебели должны были вызывать гнетущее впечатление. Столы застелены газетами, на них скромно расположились три бутылки водки, полторашка минералки, отрез сухой колбасы, обычный и плавленый сыр, дымящаяся в кастрюльке картошка, холодная жареная утка, прямоугольник сала с широкой прослойкой мяса, тюбик горчицы, вразброд лежали перья зелёного лука, огурцы, помидоры, по половине белого и чёрного и пластиковые столовые принадлежности.
Алексей Алексеевич и Леонид Александрович старательно рылись в тумбах под столами.
- Ведь был же, - горестно проронил Леонид Александрович.
- В сейфе посмотри, - почти одновременно сказал ему Алексей Алексеевич, задвигая ящики своего стола.
- Да нет там, смотрел уже, - отвечал первый. - Как же без ножа-то?
Раздался щелчок замка открывающейся внешней двери. Оба мужчины вскочили, встав в позу "змеи, готовящейся к броску", одновременно взглянули на часы - начало девятого: и кому вечером дома не сидится? Алексей Алексеевич и Леонид Александрович были примерно одного выше среднего роста, рослые и усатые. Серая форма с майорскими погонами в сочетании с выцветшими серыми глазами делала их образ вполне завершённым.
Внутренняя дверь осторожно открылась и на пороге возникла фигура Михаила Михайловича.
- Вовремя зашёл! Я им заключение несу показать, а тут пир горой! - Михаил Михайлович был любителем посидеть допоздна, решая всякие криминалистические головоломки.
- Пир пиром, ножа нет, - ответил Алексей Алексеевич. - Неси ножик и присоединяйся.
- Ножик? - эксперт на секунду задумался. - Будет ножик. - И, положив на крайний сейф четыре скреплённых скрепкой листа, вышел.
Майоры выдохнули.
Через пару минут Михаил Михайлович вернулся и протянул нож с тонким лезвием и массивной рукояткой.
- Пойдёт! - Алексей Алексеевич взял нож и принялся профессионально нарезать ровными ломтиками закуски. - Да ты присаживайся, Лёнь разливай.
- Что обмываем? - поинтересовался Михаил Михайлович, глядя как струя из стеклянного горлышка минуя сопротивление воздуха наполняет пластиковый стаканчик.
- Ни что, а кого. Опер новый, стажёр, - Леонид Александрович кивнул в сторону угла. - А мы наставники.. Через пару лет будет кому кабинет по наследству передавать.
В углу, невидимкой, сидел молодой парень и, склонив голову на бок, спокойно наблюдал за происходящим. Ни звука, ни движения.
- Михал Михалыч, - вежливо представился эксперт и протянул ладонь.
- Дмитрий Николаич, - отозвался парень, откликнувшись на рукопожатие. - Лучше просто Митя.
- А его Миша, - Алексей Алексеевич заканчивал с сервировкой. - Знакомый тесачок, с Житниково?
- Да. Тот самый. Вещдок.
- Ладно, хватит говорить, - Леонид Александрович расставил по сторонам ёмкости.

Запах… Запах жжёной резины и новогодних петард. Высокие тона хлопушек, свист запускаемых ракет и шум десятков работающих отбойных молотков. Темнота медленно отступала, но приходила боль. Острая, тянущая, пульсирующая. Синее небо с чёрно-красным отливом. Краснота ушла, а чернота стала менять форму и перемещаться. Запрокинул голову и увидел горы. Перемещающаяся чернота была дымом. Среди звуков стали различаться мат и крики. Боль наступала. Где-то выше пролетели сильно жужжащие шмели, кто-то рядом вбивал гвозди в железные листы. Боль нарастала.
Вспомнил: колонна, взрыв, стрельба, выбегаю из автобуса… Всё… Лежу на спине, земля на зубах, тело колотит дрожь… И боль…
Попробовал приподняться на руках. Неудобно как-то. Автобус лежит на ногах. На одной. Вторая в "берце", с обрывками ткани и торчащими мясо-костными фрагментами находится рядом. Недоумённо взял её левой рукой и попытался поставить на место. Удивился, что не присоединилась. Бросил. Рой шмелей пролетел над головой. Другая нога под автобусом, но как-то свободно болтается в колене. Попытался вытащить: круги в глазах, изображение поплыло. Боль пронзила. Судорожно: вдох-выдох, вдох-выдох… Вынул из чехла данный коллегами нож. Разрезал рваную промокшую брючину. Руки плохо слушаются. Внимание отвлекают горящая жидкость в двух метрах и новая дырка в крыше автобуса в двадцати сантиметрах. Так и знал: добра не будет. Белёсые сухожилия, как канаты подвесного моста, соединяли два фрагмента коленного сустава, как два берега. Тук-тук. Новые дырки в металле рядом. Ну, решайся! Несколько попыток немеющих рук и канаты лопнули, берега разошлись. Подальше от горящего автобуса. Хотел встать на ноги. К красным кольцам в глазах добавились чёрные. Боль вырвалась горловым криком. Ползти. Нож впился в каменистую почву, подтянулся с опорой. Одна рука нетвёрдо сжимает рукоять, другая пальцами скребёт грунт. Лезвие вынырнуло из земли, чтобы опять в неё погрузиться, сверкнув в воздухе свежими царапинами. Снова зажужжали стальные шмели.
Кто-то сзади сильно дважды ударил молотом в спину, заставил скрючиться на боку. Ком в горле сдержал крик. В глазах катастрофически темнело.
Рвах-рвах-рвах - разнеслось по округе. Последней картинкой застыл далёкий силуэт вертолёта.

Весь день прошёл в обычных хлопотах: расчистить нападавший за ночь снег, наколоть дров для камина, приготовить пищу и употребить её, почитать в оригинале какого-нибудь Блейка, размять задремавшие было мышцы…
Положив на пол гантели, молодой человек взглянул в окно: солнце, прорезая ледяной воздух, неумолимо опускалось к макушкам сосен. Всё! Он быстро оделся и направился к выходу, но едва коснувшись дверной ручки замер. Как же без верного друга! Вернулся в комнату и взял с каминной полки чехол с ножом, в несколько движений пристроил его на поясной ремень и только тогда вышел из дома.
Выдохнув и посмотрев, как растворяется пар на морозе, парень повернулся к юго-западу: красный диск уже касался леса.
- Стой! Не уходи! - захлебнулся холодным ветром и быстрым чуть прихрамывающим шагом поспешил за ним.
Запорошенная тропинка через сосновый бор. Ещё год назад он не мог и оторваться от костылей, а месяц назад отказался уже и от палки. Протезы хотя и натирали культяшки, но к этой боли можно было привыкнуть. Через пятнадцать минут тропинка привела к обрыву. Лес кончился. Впереди была широкая речная пойма с чернеющими где-то вдали точками домов и бликами стальных крыш на другом берегу. Солнце медленно заходило за противоположный берег.
- Опять! Опять уходишь! Останься! - кричал человек с обрыва.
В бессилии сел на снег и заплакал. Дорожки слёз почти мгновенно замерзали на щеках. Парень неторопливо снял куртку, закатал рукав форменного серого свитера и некоторое время любовался мастерски наколотым женским портретом на предплечье. Затем вынул из чехла нож и уверенным движением перерезал портрету горло. Края глубокой раны разошлись, красные ручейки вырвались, как родники из карстовых пещер, и заструились на белое зимнее покрывало. Небольшой замах и нож полетел вниз и утонул где-то в кристаллах замёрзшей воды. Лучи заката осветили сереющее лицо.

Прощай, Инанна!

Из больницы

Не печалься о том, что никто не знает тебя, а стремись быть тем, кого могут все знать
(Конфуций)
Творчество Павла Саунькина